Причем это было не только его субъективное мнение о Маргарите. Дмитрий Иванович Цариотов – а к его-то мнению Иноземцев прислушивался – сколько раз жаловался, что Маргарита Северова всех строит в школе, говорил: «Без году неделя, как из яйца вылупилась, а уже всеми помыкает, корчит из себя начальницу. Ей бы кавалерийским полком командовать». Только вчера рассказывал, как она ему, уважаемому пожилому человеку, сделала замечание: «В классе душно, детям нужен свежий воздух». А до его радикулита, сетовал Дмитрий Иванович, дела ей нет, поскольку она особа исключительно черствая, сухая, резкая. Или, согласно его ерническому определению, замечательная женщина. В том смысле, что всех достает своими замечаниями.

Но тут же, весьма некстати, Иван вспомнил, как застал Маргариту решающей Петины задачки: скинула туфли, забралась с ногами на стул, прикусила карандаш. Мягкая, беззащитная. Сущий ребенок.

Запутался вконец. Короче говоря, Иван Иноземцев пришел к выводу, что ситуация безвыходная, и диагностировал у себя полное помрачение рассудка.

Как бы там ни было, со всем этим надо было срочно что-то делать. Только вот что?

У меня на сердце узел.

Милый, узел развяжи.

Если есть у вас другая,

Мне сейчас же откажи.

Собственно, затрагивать эту тему Маргарита не собиралась. Как-то само собой получилось. Уселись с Дусей на веранде пить чай с ватрушками. Чай душистый – из местных, северных трав. Там и дягиль, и листья земляники, и цветки клевера, и лаванда – все, что нужно для согревания организма, когда дело к холодной северной зиме клонится. И вот так, за горячим чаем, Дуся сама начала. Ни с того ни с сего. Или, вернее, с ватрушек.

– Ой, – говорит, – до чего же Иван Григорьевич ватрушки-то любит. За уши не оторвать. Моя тетушка Иноземцевым по хозяйству помогает. У них такое правило заведено: каждую субботу обязательно ватрушки. Так он их просто гору съедает, а потом пару часов в бассейне плавает. Ему-то надо фигуру соблюдать. А то его актриса, неровен час, себе кого другого присмотрит.

Маргарита чуть не поперхнулась. Поставила чашку и, чтобы Дуся не заметила ее интереса, стала с безразличным видом смотреть в запотевшее окно. Но при этом молчала, тему разговора не меняла. Дуся же принялась за новую ватрушку и, пока с ней не расправилась, слова не проронила. Как говорится, пока я ем, я глух и нем. Маргарита не выдержала:

– А эта актриса – кто ему? – голос у нее был как будто не свой – сипловатый какой-то, с хрипотцой.

– Актриса-то? Так она зазноба его или даже невеста. А может, и законная жена. Весь город о его сердечном интересе знает, он эту актрису ни от кого и не скрывал. Она лет пять назад в первый раз приехала сюда отдыхать. А потом вдруг зачастила. Я сама их сколько раз видела: обнявшись, по набережной прогуливались. А прелестница какая! Белокурая, тоненькая, как статуэтка. Он для нее и дивный театр на набережной выстроил. Он так и называется – Лавровский дачный театр. В честь нее, она ведь великая Зинаида Лаврова.

– Фамилия подходящая для театрального успеха. И для личного, наверное, тоже. – Маргарите отчего-то стало очень-очень грустно.

– Два лета подряд ее спектакли шли, – продолжала Дуся, не обращая внимания на замечание Маргариты. – Так из самой Москвы и из Петербурга обезумевшие поклонники приезжали, чтобы на нее посмотреть. Я сама раз пять ходила, даже бабуня моя не удержалась – для местных жителей билеты совершенно бесплатные были. Зинаида Лаврова Нину Заречную играла. Так играла, что я каждый раз плакала. Все пять раз. И на каждом спектакле видела Ивана Григорьевича, конечно. Он не плакал, надо сказать. Обязательно с чудными цветами приходил – ее любимыми желтыми розами. А один раз чего учудил – фейерверк настоящий. Все вышли из театра. На улице не совсем темно еще (у нас-то на севере летом темнеет поздненько). Публика от впечатления молчаливая. Тишина такая сильная, что аж звенит. И вдруг с баржи, которую поставили посреди реки, прямо напротив театра, громовые залпы салюта начались. Все небо засверкало, засветилось. Я смотрела и так мне захорошело – все благодарила Бога за то, что жизнь такая красивая. Не каждому суждено такую редкую красоту увидеть. А вот я видела.

Дуся остановилась, чтобы взять очередную теплую ватрушку, добавить в розетку малинового вареньица и подлить в чайник горячей воды из самовара. Маргарита вопросов не задавала – думала о чем-то своем, личном. Поймала себя на мысли, что желтые розы всегда недолюбливала.

– Уже который месяц сериал по телевизору крутят, в девять часов начинается. Так она в главной роли, – продолжила Дуся, громко хлебнув чаю из блюдца и жуя ватрушку во всю щеку. – Уже серий сто было. В прошлый четверг вся серия вокруг нее вертелась. Любовник засадил ее в клинику, ей там уколы разные делают, а она все сбежать пытается, но пока неудачно. Каждый раз ее ловят. Завтра, в новой серии, станет ясно, удастся ли ей освободиться. Я так за нее болею, переживаю так. Правда, я думаю, что все с ней будет хорошо – впереди еще серий двести с лишком.

– Она приезжала этим летом? – не выдержала Маргарита.

– Охохонюшки, да разве ж она сможет? Сто серий отснять! Это без сна и еды нужно как минимум год мучиться. Нет, прошлым летом ее точно не было. Но он-то в Москву часто ездит, почитай каждый месяц хоть на денек, но съездит. Про его поездки я знаю – опять же от тетушки, которая им по хозяйству помогает.

– Так, может, он и не видится с этой Зинаидой Лавровой там вовсе. Мало ли, какие у него там дела. Я, например, знаю, что он с моим отцом несколько раз встречался в Москве, когда подбирал директора школы.

– Может, он с ней и не видится. Утверждать не буду. Говорю только то, что сама видела. Ну и Разин тоже. Ему я доверяю как себе. Или даже чуточку больше.

Дуся дальше повела разговор про Разина, и Маргарита уже слушала ее в пол-уха. Вежливо кивала, иногда отвечала что-то невпопад. Было не до Дуси и не до ее Разина.

В какой-то момент Дуся решила, что все время одной говорить неправильно и невоспитанно, а потому, поразмыслив минуту-другую, обратилась к Маргарите с вопросом. Не сразу в лоб, конечно. Начала как будто издалека:

– Многие в городе говорят, что ты красивая очень. Мы с Разиным вчера ходили чай пить на набережной, так я сама такой разговор слыхала. – Маргарита и бровью не повела – что ей до того, что говорят пустобрехи в городском кафе. Но слушать все же стала чуть внимательней.

– Так вот, – продолжила Дуся, – я никак не пойму, почему ты одна. С твоими чарами да в твоем возрасте можно было бы уже пять раз замужем побывать. Ну или уж, по крайней мере, хотя бы один разок.

На замечание о возрасте Маргарита всерьез обижаться не стала, но на заметку взяла. Выходит, по вольногорским меркам двадцать три года – это уже возраст. Отсюда и вопрос, волновавший, судя по всему, не только Дусю. Маргарита была почти уверена, что Дусе можно спокойно открыться. Она не из тех, кто рассеивает городские сплетни. Впрочем, в том, что Маргарита намеревалась сказать, никакой особой тайны и не было.