Йота посмотрел на меня и поднял руки: в одной зажжённый фонарь, другая – пуста. Без ведра.

– Иди туда, – сказал я. – Закрой дверь. Думаю, она запирается изнутри.

– Я не хочу оставлять те…

– ИДИ!

Он ушёл. В дверях появился Аарон, его голубая аура пульсировала так ярко, что больно было смотреть. И вот я оказался один с ведром, болтающимся в руке. Он остановился, на мгновение поражённый увиденным, не шевелясь.

«Не нужно было останавливаться», – подумал я. Сделал шаг вперёд и выплеснул воду из ведра на Аарона.

Я увидел воду, как в замедленной съёмке: большой аморфный кристалл. Череп под кожей Аарона продолжал ухмыляться, но то, что осталось от его человеческого лица, выглядело шокированным. Я успел подумать о Злой ведьме Запада, выкрикивающей: «Я таю! Я таю!» Аарон бросил свою проклятую палку и вскинул одну руку, будто загораживаясь. Я нырнул на пол как раз перед тем, как ослепительный взрыв отправил Аарона в ад, на что я надеялся.

Осколки костей пролетели надо мной… но не все из них безвредно. В этот раз это походило не на точечный укус пчелы, а на нити боли, протянувшиеся через голову и левое плечо. Я, пошатываясь, поднялся на ноги, и повернулся к двери. Теперь я слышал, как приближаются другие. Жаль у меня не осталось больше воды; в дальнем углу была раковина, но не хватало времени.

Я поднял щеколду и потянул за ручку, ожидая, что дверь будет заперта. Но нет. Пройдя внутрь, я закрыл дверь и взял фонарь за деревянную ручку. Отступил и увидел два засова. Они выглядели крепкими. Я молил бога, чтобы так оно и было. Как только я задвинул второй, внутренняя щеколда поднялась и дверь начала дребезжать в проёме. Я отступил назад. Дверь была деревянной, а не металлической, но я всё равно не хотел получить удар током.

– Откройте! Откройте во имя Элдена Летучего Убийцы!

– Поцелуй меня в жопу во имя Элдена Летучего Убийцы, – кто-то сказал у меня за спиной.

Я обернулся. В тусклом свете фонаря я видел их, всех тринадцать. Мы находились в квадратном коридоре, выложенном белой плиткой. Он напомнил мне переходы в метро. На уровне головы крепились газовые лампы, скрывающиеся во тьме. Мои товарищи узники – бывшие узники, по крайней мере сейчас – смотрели на меня широко раскрытыми глазами, и все, кроме Эммита и Йоты, выглядели напуганными. Они ждали, да поможет мне Господь, что принц Чарли поведёт их.

В дверь барабанили. В зазорах вокруг двери виднелось голубое свечение.

Вести за собой людей было достаточно легко, во всяком случае на данный момент, потому что оставался лишь один путь. Я протиснулся сквозь толпу, держа фонарь, чувствуя себя нелепо, как Леди Свобода с её факелом. Тут мне кое-что пришло в голову – реплика из военного фильма, который я видел по «Ти-Си-Эм». Она слетела с языка, прежде чем я успел её обдумать. Полагаю, я был либо в истерике, либо под вдохновением.

– Вперёд, сукины дети! Или вы хотите жить вечно?

Эммит рассмеялся и хлопнул меня по спине так сильно, что я чуть не выронил фонарь; это привело бы нас к тому, что в старых романах ужасов любили называть «ожившей тьмой».

Я пошёл вперёд. Остальные последовали за мной. Стук в дверь стих, затем остался позади. Ночным стражам Келлина пришлось бы чертовски попотеть, потому что дверь открывалась наружу и потому что под их аурами от них не так уж много осталось… как мы узнали.

Храни Господь Персиваля, чья записка сначала показалась мне недостаточно понятной. Это было утверждение: дверь может быть заперта. В значении «за тобой».

– Кто хочет жить вечно? – прорычал Йота, и ровное эхо отразилось от плитки.

– Я хочу, – пропищала Джайя… и вы можете не верить, но мы рассмеялись.

Все мы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Туннель. Скрежет. Трамвайный парк. Рыжая Молли. Группа приветствия. Материнское горе.

1

– Фрид говорит, что знает, куда выходит туннель, – сказал Эммит. – Поговори с ним.

Фрид посмотрел на меня. В тусклом свете фонаря его лицо представляло собой кошмар из синяков, шишек и порезов. От которых он мог бы оправиться, но рана на ноге была инфицирована. Я чувствовал это по запаху.

– В прежние времена я иногда приходил с чиновниками, – сказал Фрид. – С судьями и пограничниками. Лечить порезы, переломы и разбитые головы, вы понимаете. Это не как «Честный» – убийство ради убийства, но [слово, которое я не смог перевести] были довольно жестоки.

Остальная часть нашей весёлой компашки столпилась внизу на ступеньках. Мы не могли позволить себе привал, но нам нужно было (мне нужно было) узнать, что ожидает впереди, поэтому я помахал рукой перед лицом дока, мол, продолжай говорить, но побыстрее.

– Мы не пользовались туннелем, чтобы попасть на Поле Монархов, но мы часто уходили по нему. Всегда, если Эмпис проигрывал из-за решений судьи, что приводило толпу в ярость.

– Судью на мыло, – сказал я.

– А?

– Не важно. Где он выходит?

– В трамвайном парке, естественно. – Фрид выдавил слабую улыбку. – Потому что, вы должны понимать, когда Эмпис проигрывал, было разумно покинуть город как можно скорее.

– Как близко этот парк к центральным воротам?

Фрид ответил то, что я хотел услышать и боялся, что не услышу.

– Довольно близко.

– Пошли, – сказал я. Почти добавил «живей, живей», но сдержался. Это было словечко наших пленителей, а я не хотел уподобляться им. Мы разделались с семерыми из них. И не важно, как всё обернулось бы в конце туннеля.

– У кого ещё есть