Натаниэль Фурзи был выдающейся находкой Гилпина. Он не принадлежал к Болдрскому приходу, а пришел из Минстеда, но оказался настолько не по годам смышленым, что Гилпину захотелось принять его в школу. Предположив, что Фурзи из Оукли могли состоять в некой родственной связи с минстедской ветвью, он спросил, не возьмут ли они ребенка на время обучения к себе, но местных Фурзи это не заинтересовало. Однако Прайды из Оукли, которые даже спустя столетие после дела Алисы Лайл почти не разговаривали со своими соседями Фурзи, не возражали против того, чтобы приютить это дитя из минстедской семьи, поскольку в школу ходил их собственный мальчик Эндрю. И вот каждое утро Гилпин с удовольствием видел из окна Эндрю Прайда и кучерявого Натаниэля Фурзи, идущих по дорожке к его школе.

– Судя по твоему бегству, врач уже здесь, – жизнерадостно заметил священник своему пленнику и повернулся к Фанни. – Этот мальчик не доверяет врачам. Я же сказал, что он смышленый.

Врачом, от которого спасался бегством Натаниэль Фурзи, был доктор Смитсон, модный врач из Лимингтона, приглашенный Гилпином за свой счет. Смитсон стоял в главной классной комнате, а дети покорно выстроились перед ним в очередь. Врач проводил вакцинацию.

Прошло всего восемь лет с тех пор, как в Форесте возникла небольшая, но неприятная вспышка оспы. Хотя до испытания доктором Дженнером вакцины от возбудителя коровьей оспы оставалось еще два года, в недавнее время были успешно проведены прививки мизерными дозами вируса оспы человеческой. Именно это и организовал для своих учеников Гилпин.

Но даже в присутствии Гилпина маленький Натаниэль, пока остальные школьники смирно ждали, не собирался такое терпеть. Стоя рядом с державшим его за руку священником, он медленно, но с очевидной решимостью покачал головой.

– По-моему, он хочет драки, – пробормотал Гилпин. – Не знаю, что и делать.

В конечном счете проблему решила Фанни.

– Натаниэль, – вдруг спросила она, – а ты согласишься, если и я это сделаю?

Его темные глаза уставились сначала на нее, потом на доктора, затем снова на нее.

– Я первая, – предложила она.

Он медленно кивнул.

Сняв плащ, она при всех детях протянула руку, и через несколько секунд Натаниэль, не сводя с нее мрачного взгляда, подвергся тому же испытанию.

– Отлично сделано, Фанни, – негромко произнес Гилпин, и она действительно загордилась собой.

Она поверила, что оказалась в большом почете, когда, после того как прививки были сделаны и доктора поблагодарили, Гилпин объявил, что составит ей компанию по дороге к дому до Болдрской церкви.

От школы до церкви можно было добраться двумя путями: либо спуститься к реке, а потом снова подняться к церкви, либо пройти через деревушку Пилли по дороге, которая пересекала верхний край небольшой долины и сворачивала к холму. Они выбрали второй, и, поскольку идти предстояло почти милю, у них нашлось время поговорить на разные темы.

Церковь уже показалась, когда священник небрежно заметил:

– Фанни, когда вам делали прививку, я обратил внимание на вашу серебряную цепочку. Вы и раньше ее надевали, но всякий раз то, что на ней висит, скрывалось под платьем. Мне любопытно: это тот самый кулон?

В ответ она улыбнулась и извлекла кулон:

– Тут не на что смотреть, вот я и прячу. Но мне нравится носить его время от времени.

Гилпин с интересом присмотрелся к кулону.

Это была странная вещица: деревянное распятие, совсем потемневшее от времени. При внимательном изучении он смог различить лишь следы старинной резьбы, но что и когда там вырезали, понять было нельзя. Тем не менее то был простой деревянный крест, и священник отнесся к нему одобрительно.

– Нынче вы поступили по-христиански, – с чувством произнес он, – и я не менее рад видеть, что вы надели этот бесхитростный крестик, ибо знайте, что для меня он намного ценнее любого золотого или серебряного украшения. – (Она не могла не зардеться от удовольствия, услышав такую речь.) – Но скажите мне, Фанни, откуда он у вас?

Тогда ей было всего семь лет, но она помнила хорошо. Мать привела ее в дом. Наверное, это происходило в Лимингтоне. Уверенности не было, но мать как будто на что-то сердилась.

У камина сидела укутанная в шали леди в преклонных годах. Она показалась Фанни очень старой, должно быть за восемьдесят, у нее было приятное, дружелюбное старческое лицо и удивительно яркие голубые глаза.

– Мэри, подведи дитя ко мне, – сказала она матери Фанни, и в ее голосе прозвучала нетерпеливая нотка. – Ты знаешь, кто я такая, детка? – спросила она.

– Нет. – Фанни понятия не имела. Она увидела, как старуха бросила взгляд на мать и покачала головой.

– Я твоя бабушка, дитя мое.

– Бабушка! – Фанни охватило волнение. Она никогда не встречалась с такой особой. Отец был так стар, когда женился, что его мать скончалась задолго до рождения Фанни. Что касалось маминой матери, то Фанни всегда думала, что ее постигла та же судьба. Теперь она повернулась к ней и с упреком произнесла: – Вы мне ни разу не сказали, что у меня есть бабушка.

– Выходит, что есть! – резко воскликнула старая леди.

После этого они мило побеседовали. Фанни плохо помнила, о чем шла речь. Бабушка рассказывала о былом, о собственных родителях и давно почивших родственниках. Их имена ничего не говорили Фанни, но у нее осталось смутное, однако незабываемое воспоминание о морских ветрах, кораблях, каких-то приключениях, как будто она открыла потайное окно и увидела, почуяла, попробовала на вкус мир, которого раньше не знала и никогда не узнает, так как ее больше не приводили к старой леди. После этого ее на много лет поглотил лесной мир Альбион-Хауса. Дом в Лимингтоне и давно умершая бабушка запечатлелись в памяти как единственный день детства, проведенный у моря.

Осталось всего одно осязаемое свидетельство о той встрече. Перед самым их уходом бабушка сняла с шеи деревянный крестик и вручила ей:

– Это тебе, детка, на память о бабушке. Мне дала его мать, и этот крестик находится в семье не знаю с каких времен. Говорят, появился еще до испанской Армады. – Она взяла ее руку. – Если теперь я передам его тебе, ты обещаешь хранить?

– Да, бабушка, – ответила Фанни. – Обещаю.

– Хорошо. Теперь поцелуй бабушку, которую до сих пор не видела.

– Я приду снова, теперь я вас знаю, а вы должны прийти к нам, – радостно сказала Фанни.

– Только крестик береги, – отозвалась старая леди.

Фанни крайне удивилась материнскому гневу, когда они вновь оказались на улице.

– Что за блажь дать ребенку эту грязную старую вещь! – воскликнула она, с отвращением глядя на крестик. – Выкинем его сразу, как приедем домой.

– Нет! – с неожиданным пылом крикнула Фанни. – Он мой. Мне дала его бабушка. Я обещала его хранить. Я обещала!