В этом увлечении истоки и особого отношения к грезам (мечтаниям, философствованиям, запойному чтению, снам), и, возможно, некоторого общего инфантилизма в хорошем смысле этого слова. Вавилов до конца жизни наивно пытался сохранить детскую веру в некоторые вещи, в которые многим взрослым верить уже как-то и неловко – в прогресс, культуру, человечество. Если сохранившуюся детскую веру в чудеса он все же не готов был прямо признать, нагромождая вокруг этого вопроса целые философские конструкции, то кое-какие другие чудачества вполне осознанно себе позволял. Возобновление в конце тридцатых ведения откровенного личного дневника – как привык в юности – уже довольно необычно. Увлечение чертовщиной, «фаустизм» – несомненная странность: рассуждениями о Фаусте Вавилов заполнил десятки страниц в дневниках 1909–1916 гг., будучи уже 19-летним, он по-мальчишески наивно задумывался, а не перевести ли самому «Фауста» Гете на русский, 22-летним смотрел «Фауста» в Мюнхенском кукольном театре. Всю жизнь он жадно коллекционировал различные издания легенды о Фаусте. Страстная библиофилия Вавилова, нужно признать, также очень наивна[551] (как, впрочем – по самой своей сути, – и все другие виды коллекционирования) и, очевидно, берет начало если не с той самой «книжки с кунстштюком», то уж точно с самодельной детской полочки с парой книжек. Во время Второй мировой войны Вавилов получил откуда-то из-за рубежа еще одну книгу в коллекцию: огромный фолиант о своем любимце Леонардо да Винчи. «Бывало, ложась спать, президент Академии наук вполне по-детски клал эту книгу себе под подушку» ([Келер, 1975], с. 115). Племянник Вавилова, так пораженный светящимися в темноте нарисованными чертями, тоже вспоминает интерес Вавилова к «Фаусту» ([Ипатьев, 1974][552], с. 112): «После женитьбы некоторое время Сергей Иванович продолжал поэтизировать. Пожалуй, последние стихи его, сочиненные для меня, опять-таки путем импровизации (а я записывал), были стихи о Фаусте и Мефистофеле. Великая трагедия Гете всю жизнь занимала Сергея Ивановича. Он собирал все издания Фауста, и их накопилось у него, наверно, десятка полтора-два. Вот стихи про Фауста и Мефистофеля С. И. Вавилова.

Как-то Фауст и Мефистофель

Сидя чистили картофель.

Встал вдруг Фауст во весь рост,

Мефистофель поднял хвост.

Фауст сказал – „Ах, ты прохвост,

Две картошки ты украл.

Сукин сын ты и нахал“.

Мефистофель не бледнея

Встал и Фаусту дал по шее.

Доктор ахнуть не успел,

От него дух отлетел.

Завернув его в халат,

Черт унес его в свой ад».

17 октября 1914 г. 23-летний Вавилов написал: «…я был так странен – мистик и дитя, впрочем, многое так и осталось». Через 35 лет, 7 октября 1949 г., в очередной раз припомнив в дневниковой записи свои странности – библиофилию, любовь к прекрасному и появившуюся «лет в восемь» тягу к алхимическим играм, – академик Вавилов, «глава советской науки» (18 ноября 1946), делает тот же вывод: «Это – органическое, искони с детства, и с этим надо умирать».

Всю жизнь практикуясь в искусстве мечтания и фантазирования, ломая голову над возможностью чудес и волшебства (называя это по-взрослому – «загадкой сознания»), Вавилов в постановке важнейших экзистенциальных вопросов сохранил детскую наивность и искренность.

В дневниковых записях он обычно называл внука «маленький Сережа». Большому Сереже, с детства «любившему играть в магию» (13 марта 1910), чудо в общем-то удалось в итоге только одно – его жизнь в целом.

Пора скидывать «Я» и поступать в общий «Котел»

В искаженном и уменьшенном виде повторение церемонии, которая происходила 6000 лет тому назад при погребении Хеопса, вплоть до земляной пирамиды, только совсем маленькой. Люди не могут освободиться от некромантской мистики даже при коммунизме. Давно пора уничтожение трупов сделать чисто технической процедурой без участия родственников и близких, и безо всяких церемоний. Это же недостойно человека.

9 декабря 1945

С. И. Вавилов умер дома в ночь на 25 января 1951 г. (почти в очередную годовщину смерти брата Николая – 26 января, – опять «мистика чисел»). Похоронен на Новодевичьем – а не на родном Ваганьковском – кладбище.

Похороны прошли на государственном уровне. В течение двух дней, 26 и 27 января, несмотря на более чем двадцатиградусный мороз, десятки тысяч людей прошли через Колонный зал Дома Союзов, где был установлен гроб с телом академика Вавилова. Огромное количество венков не уместилось в Колонном зале, стена из них протянулась на несколько сотен метров – спускалась к Охотному Ряду, затем по улице Горького поднималась до проезда Художественного театра.

Кончине президента Академии наук были посвящены большие подборки материалов во всех главных газетах. В «Правде» 27 января под фотографией лежащего в гробу Вавилова был опубликован репортаж о похоронах:

У ГРОБА

Вчера трудящиеся Москвы прощались с крупнейшим ученым, выдающимся государственным и общественным деятелем, президентом Академии наук СССР, академиком Сергеем Ивановичем Вавиловым.

Колонный зал Дома Союзов в трауре. Люстры затянуты крепом. С мраморных колонн ниспадают бархатные полотнища, обрамленные траурными лентами. На высоком постаменте в окружении цветов и пальм установлен гроб с телом покойного.

В 11 часов утра открылся доступ в Колонный зал. Проститься с выдающимся ученым, отдавшим всю свою жизнь служению Родине, советской науке, великому делу коммунизма, пришли тысячи людей. Нескончаемым потоком мимо гроба шли ученые, рабочие и служащие московских предприятий и учреждений, сотрудники научно-исследовательских институтов, студенты, профессора высших учебных заведений, воины Советской Армии, школьники.

Отдать последний долг С. И. Вавилову пришли рабочие завода «Красный пролетарий», станкостроительного завода имени Орджоникидзе, Второго Государственного подшипникового завода, фабрики «Красный Октябрь» и других предприятий.

Печально звучат траурные мелодии Чайковского, Бетховена, Шопена.

Через каждые три минуты у гроба сменяется почетный караул. Траурную вахту несут академики И. П. Бардин, В. П. Волгин, А. Я. Вышинский, А. И. Опарин, Д. В. Скобельцын, А. В. Топчиев. Т. Д. Лысенко, В. В. Виноградов, Б. А. Введенский, И. Г. Петровский, В. Н. Сукачев, А. В. Палладин, Н. Н. Аничков, секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Ф. Горкин, председатель исполкома Московского городского Совета депутатов трудящихся М. А. Яснов, министр высшего образования СССР С. В. Кафтанов, секретари МГК ВКП(б) И. И. Румянцев и Е. А. Фурцева. В почетный караул становятся видные ученые союзных республик, стахановцы московских предприятий, представители партийных, советских и общественных организаций столицы, генералы и офицеры Советской Армии.

Многочисленные делегации возлагают венки – знак глубокой признательности крупнейшему ученому, видному государственному и общественному деятелю С. И. Вавилову. У гроба – венок от Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б). На алой ленте слова: «Выдающемуся советскому ученому, президенту Академии наук СССР Сергею Ивановичу Вавилову».