Эпиграфами из Пушкина Вавилов начинал дневники двух лет. Эпиграф к 1913 г. – строки из стихотворения «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит»*: «На свете счастья нет, // а есть покой и воля». Эпиграф к 1914 г. – из стихотворения «Предчувствие»*: «Сохраню ль к судьбе презренье? // Понесу ль навстречу ей // Непреклонность и терпенье // Гордой юности моей?»

Многократно с помощью Пушкина Вавилов пытался выразить свои переживания. «…мне почти 21 год и ничего не сделано. Мечты ‹…› исчезают, и „День каждый, каждую годину // Привык я думой провожать // Грядущей смерти годовщину // Меж них стараясь угадать“[559]. // Скучно, страшно и грустно. Петля внешних занятий меня запутывает с каждым днем, я барахтаюсь, хватаюсь за все и не схватываю ничего и только мой индифферентизм, лень, безволие и эстетизм держат меня на верху пучины и не дают потонуть» (29 февраля 1912). Итог прошедшего 1912 г. Вавилов подвел словами: «Я пережил свои желанья // Я разлюбил свои мечты»[560] (31 декабря 1912). «Словно для меня написано: // Ни для житейского волненья, // Ни для корысти, ни для битв // – Мы рождены для вдохновенья // Для звуков сладких и молитв[561] // В том и вся беда, что сейчас нет ни вдохновенья, ни звуков сладких, ни молитв, житейских же волнений сколько угодно» (16 октября 1915). Использовать пушкинские строки как средство самовыражения Вавилов продолжал – хотя уже и не так часто – и в поздних дневниках. «Я – президент, „но счастья нет измученной душе“[562]» (2 апреля 1947).

Некоторые стихотворения Пушкина цитируются особенно часто. Трижды – разные строки из стихотворения «Поэт и толпа». Четыре раза Вавилов записывает строки из «Евгения Онегина»: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей». Пять раз вспоминает строки из стихотворения «Герой»*: «Тьмы низких истин мне дороже // Нас возвышающий обман». Семь раз пишет: «Что пройдет, то будет мило»[563] (стихотворение «Если жизнь тебя обманет»*). По несколько раз Вавилов употребляет и многие другие известные пушкинские обороты.

Переписаны в дневник (10 мая 1910) также большие отрывки знаменитой пушкинской «Сцены из „Фауста“», и несколько раз в разные годы процитированы реплики пушкинского Фауста.

Хотя формально по частоте упоминаний в дневнике на втором месте оказывается Гете, но это вряд ли говорит об отношении Вавилова к нему именно как к поэту – скорее как к автору произведения о Фаусте.

Дневник за 1911 г. Вавилов начал эпиграфом – строками из «Фауста». После этого (в основном в ранних дневниках) много отрывков из «Фауста» – чаще несколько слов, но иногда и десятки строк – были выписаны еще больше 30 раз. Некоторые – неоднократно: например, трижды – первые строки поэмы «Ihr naht euch wieder, schwankende Gestalten…» – «Вы вновь со мной, туманные виденья…»; четырежды «Ihr durchstudiert die groß´ und kleine Welt…» – «Большой и малый свет вам изучать придется. // А там – пускай все остается, // Как бог пошлет»; трижды (в том числе и в поздних дневниках – 30 июня 1946 г.) – сетование Фауста «Da stheh ich nun, ich armer Tor // Und bin so klug als wie zuvor» – «И не умней я стал в конце концов, // чем прежде был… Глупец я из глупцов!»

На фоне громады «Фауста» цитирование других поэтических произведений Гете почти незаметно. В записи от 31 декабря 1911 г. выписана эпиграмма Гете «Aus einer grossen Gesellschaft heraus…» и т. д. – «Из общества с коллегой в час ночной // Ученый шел, задумавшись, домой. // „Вам там понравилось?“ – Ученый отвечал: // „Будь это книги, – я б их не читал!“»[564]. 21 ноября 1914 г. выписаны шесть строк из пьесы «Торквато Тассо». Вся запись от 3 августа 1939 г. – одна строфа стихотворения Гете «Блаженное томление»* из сборника «Западно-восточный диван»: «И покуда не поймешь: // Смерть – для жизни новой, // Хмурым гостем ты живешь // На Земле суровой»[565]. Остальные прочитанные произведения Гете лишь упоминаются.

Следующий по частоте упоминаний (около двух десятков цитирований) – Ф. И. Тютчев.

Вавилов начал дневник 1909 г. 1 января с эпиграфа – последних девяти строк стихотворения Тютчева «Тени сизые смесились»*.

Через неделю, 8 января 1909 г., появление такого эпиграфа объясняется: «Хочу писать для кружка статейку о Тютчеве, поэте, которого я буквально открыл нечаянно на Рождестве, и поэт, который стал теперь моим любимым поэтом. В нем я услышал такие яркие, полные мотивы отрицания личности, проповедь саморастворения в природе, в сравнении с которыми блекнет иногда Пушкин».

Строку из стихотворения, с которой начинается эпиграф – «Всё во мне, и я во всем!», – Вавилов цитирует еще четыре раза (дважды в поздних дневниках).

Восторженное отношение к Тютчеву со временем несколько охладело (см. запись от 1 января 1910 г.), но в числе любимых поэтов он остался и многократно цитировался. В ранних дневниках Вавилов трижды по разным поводам записывал строки из стихотворения Тютчева «Поэзия»*: «и на бушующее море льет примирительный елей» (причем цитировал по памяти – заменяя «море» на «волны»), дважды вспомнил знаменитое выражение «аршином общим не измерить» (2 октября 1912 г., 18 ноября 1916 г. – «нас „аршином не обнять“»). 12 марта 1914 г. выписаны строки из стихотворения «И чувства нет в твоих очах»*: «Мужайся, сердце, до конца: // И нет в творении – творца. // И смысла нет в мольбе!» 6 октября 1914 г. выписаны первые три строки известного стихотворения «Есть в осени первоначальной». В 1915 и 1941 гг. Вавилов вспоминает слова «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?» из стихотворения «Silentium!»*. В поздних дневниках (с 1940 по 1946 г.) Вавилов четыре раза цитирует строки из стихотворения Тютчева «Смотри, как на речном просторе»*: «О, нашей мысли обольщенье, // Ты, человеческое Я…» – причем трижды цитирует неточно – путает мысль и жизнь, вместо «мысли» пишет «жизни»: «О человеческое „я“, о нашей жизни обольщенье», «О, нашей жизни обольщенье, ты – человеческое я». 14 ноября 1943 г. Вавилов выписывает строку из стихотворения «О чем ты воешь, ветр ночной»*: «Только музыка одна „понятным сердцу языком твердит о непонятной муке“». 18 декабря 1949 г. Вавилов цитирует последнюю строку из знаменитого четверостишия:

Природа – сфинкс. И тем она верней

Своим искусом губит человека,

Что, может статься, никакой от века

Загадки нет и не было у ней.

По количеству цитирований с Тютчевым может поспорить Лермонтов. Эпиграф к дневнику 1915 г. – отрывок из стихотворения «Валерик»* с известными строками «Судьбе как турок иль татарин // За все я ровно благодарен». В тот же день 1