Фарух вздохнул и перестал искать — может, подумал, сделает это на обратном пути, если только для них будет обратный путь.

А потом псы, Тика и Хагу, разрыли яму, свежую, забросанную рыхлой землёй, и что-то оттуда достали. Марифа, увидев, прикрикнула на них и отогнала, а Фарух плакал — те, кто его знал, ещё недавно не поверили бы, что он может плакать по зверю. А сам он не поверил бы, что здесь и теперь, и раньше, чем успеет подняться с колен, найдёт своего пакари.

Но это случилось, и Поно, взбираясь по тропе, всё поглядывал на Фаруха и думал: и как человек может быть так счастлив? И это теперь, когда ничего ещё не кончилось и даже Марифа не знает исход, только велит спешить.

Женщины кочевников суровы, будто ветра Ломаного берега стесали лишнее с их тел и лиц, и скупы на слова, и каждая сильна и крепка, и ни одна не возражает Марифе. Они идут всю ночь и несут поклажу, не выказывая усталости, а девушки из дома забав устали, но тоже идут, ни слова жалобы — и Поно устал, только знал, что скорее умрёт, чем попросит об отдыхе. Там, впереди, Нуру. Надеется ли она, что кто-то придёт на помощь? Получится ли у них? Поно видел кочевников в Фаникии, помнил, как они шли и шли, заполоняя улицу. Женщин было меньше, и они всё-таки женщины.

Факелы погасли, в них не стало нужды. Утренний туман разорвался на клочья, белые, плотные, и они плыли над самой землёй. Приходилось идти сквозь них, и дрожь пробирала от липкого холода.

— Стойте! — велела Марифа, отводя руку в сторону. — Здесь.

Поно, который давно уже брёл, глядя только под ноги, теперь поднял глаза и увидел впереди, на земле, то, что принял сперва за бледное озеро. Он удивился тому, что в воде отражалось небо, хотя вокруг этого места и над ним нависли скалы — а затем понял, что это небо и есть, что оно неведомым чудом упало сюда и лежит, ясное. На том берегу неба, на расстоянии утренней тени, дымили костры.

Женщины остановились, опустили на землю поклажу. Марифа взяла свой бубен с широким ободом, где выжжены были птица, бык, рыба, пчела и пёс, легко ударила пальцами. Загудела плотная кожа, зазвенели медные кольца, подвешенные вдоль края.

Так, без оружия, с одним только бубном она побрела, закрыв глаза — и чёрный, зорко видящий всё вокруг, и белый, слепой, проникающий в суть вещей, — и ступила на небо. Лёгкий ветер трепал её свободные одежды, светлые, многослойные, подпоясанные кожаными ремнями, и при каждом шаге звенели браслеты. Псы завертелись у края, скуля и поджав хвосты, но не пошли за хозяйкой.

— Йова! — повелительно воскликнула она, дойдя до середины, и вслед за тем бубен зарокотал призывнее и громче. — Йова, я зову тебя!

— Чего ты хочешь? — донеслось чуть погодя. — Зачем ты пришла сюда, Марифа?

— Я пришла помочь тебе! Ты…

— Мне не нужна помощь женщины! Мне не нужна твоя помощь. Поворачивай и уходи!

Но Марифа, не слушая, побрела дальше, всё глубже погружаясь в небо — по колено, по пояс. Бубен в её руках звенел.

— Я знаю тебя, Йова, лучше, чем ты сам знаешь себя, — усмехнулась она. — Знаю, тебе было трудно, когда Тари-вещунья избрала меня и оставила на моих щеках эти шрамы. Разве не соперничаешь ты со мной всю жизнь с тех самых пор?

— Уйди! — зло ответил Йова. — Уйди, или я заставлю тебя уйти!

— Эти двое — не боги. Разве ты не понял ещё? Мор, что следует за вами повсюду, их дело.

— Это происки Творцов!

— Йова, ты дурень, каких Великий Гончар ещё не лепил! Хоть себе не лги. У городского главы в Таоне выпили кровь, вот отчего он умер…

Бубен в руках Марифы зазвенел. Стрела прошла сквозь него. Вторая ударила в обод, бубен вырвался и улетел — слышно было, как он поёт в последний раз, задевая камни.

— Уходи! — зарычал Йова. — Третья стрела будет твоя. Уходи! Наши отцы верили, деды верили, разве ты умнее их? Ты не умнее, Марифа, ты не умнее!

— Иногда нужно признавать ошибки! — закричала она. — Ты ведёшь мужчин за собой, не довольно ли этого?

— Вечность или смерть! — воскликнул он, поднимая лук. — Вечность или смерть!

— Тогда прощай, брат мой, — тихо ответила Марифа. — Знай, я любила тебя, и всё, что я делала, было из любви. Уж мне-то ты не должен был ничего доказывать.

Йова молчал, и так, в молчании, она развернулась и пошла, ступая твёрдо, точно зная, где прячется невидимая тропа. Наконечник стрелы глядел ей в спину. Потом Йова опустил лук.

— Дальше, вы все, — велела Марифа, взмахнув руками, и ступила на твёрдую землю, и псы завертелись у её ног, скуля и пытаясь лизнуть. — Дальше. Полетят стрелы.

— Что мы можем сделать? — спросил Фарух, глядя на дальний край ущелья. — Нам не выстоять.

— Станем ждать. Придёт Живущий без Судьбы. Скоро придёт. Я слышу, как он ступает по нашим следам.

— Кто это? — спросил Поно, но Марифа не ответила.

Проследив, чтобы все отошли, она разожгла костёр, отыскала миску и развела водой белый порошок. У неё всё было готово к тому часу, как на тропе, ведущей сюда, послышались голоса и шаги, и черноволосый мужчина, высокий, не юный, но с виду очень сильный, вышел к её костру. За ним шли другие, но Марифа, поднявшись, глядела только на него.

— А, я ждала тебя, — сказала она, кивнув, и продолжила на другом языке, на языке мореходов.

— Дикий пятнистый человек! — изумлённо ахнул Поно и тут же пожалел, что не придержал язык, потому что слова прозвучали громче, чем он хотел, и на него посмотрели, и один чужак точно понял его и нахмурился.

Их было немало — может, десятка три, может, четыре, и все крепкие, и у многих луки и ножны на поясах. Эти люди носили рубахи иного покроя и штаны из кожи. Одни похожи на мореходов — носы длинны, волосы выжжены солнцем, — но есть и другие, черноглазые, черноволосые, с синими метинами на лицах. А такого высокого и широкоплечего человека, как их предводитель, Поно в жизни не видал.

Этот чужак что-то резко ответил Марифе, указывая на женщин, и сделал жест своей огромной ладонью, будто приказывал им убираться. Но Марифа, покачав головой, ответила так же резко. Откуда только она знала язык других земель?

— Я хочу знать, что происходит, — сказал Фарух тем голосом, который сразу напомнил, что он наместник и большая