Продуктивные определения, отражающие те или иные грани пуританизма, принадлежат ещё нескольким исследователям. А. Симпсон считал, что сущностью пуританизма являлся внутренний опыт обращения, испытанный пуританином, наделяя его привилегиями и обязанностями избранного. Для пуританского сознания была характерна непоколебимая уверенность в себе — по словам П. Миллера, которого цитирует Симпсон, «невозможно представить себе разочарованного пуританина: вне зависимости от того, какие неудачи выпадают на его долю, несмотря на то, насколько часто и трагически его подводят соотечественники, пуританин готов к худшему и не ждёт лучшего». В восприятии человека в рамках пуританского сознания обычно, в первую очередь, проявлялось недоверие к человеку: зная испорченность человеческой природы влиянием первородного греха, лучше быть осторожным.

П. Мак-Грат полагал, что в состав пуритан следует включить тех из числа реформаторски настроенных духовных лиц внутри церкви, кто оказался в конфликте с церковными властями по доктринальным или обрядовым причинам. Среди них, правда, не было полного согласия в том, чем именно следует заменить не устраивающие их порядки. К этому ядру движения следует прибавить также тех, кто испытывал различные степени симпатии к пуританским идеям.

У. Хант понимает под пуританизмом корпус мнений внутри английского протестантизма, характеризовавшийся интенсивной враждебностью к католической церкви как воплощению Антихриста; подчёркиванием роли проповеди и изучения Библии, а не ритуала как средства спасения; желанием навязать строгий моральный кодекс на общество в целом. Эти качества обычно сопровождались, на его взгляд, агрессивной империалистической концепцией национального призвания Англии. Мнение о том, что Реформация сопровождалась и, более того, также питалась ростом национализма в Европе, разделяют многие историки. Ч. Джордж, говоря об этом, отмечает, что, в отличие от католиков, европейские протестанты не достигли сравнимого с ними единства действий в борьбе со своими религиозными противниками — протестантов разобщал национализм.

Перечисленные особенности, считает Хант, не обязательно принадлежали только пуританам, но у них они проявлялись с наибольшей интенсивностью. Пуритане враждебно относились к традиционной народной культуре. Они придерживались теории предопределения. Характерная чета пуританина — вмешиваться в жизнь других с целью её исправления. Как пишет Хант, «человек безупречного личного поведения, который, тем не менее, не возражает пьянству соседа в воскресный день, или его блуду на сеновале — не пуританин. Пуританин, который думает только о личных делах — это противоречие в определении».

По мнению Л. Стоуна, сущность пуританизма заключается «в энтузиазме к моральному совершенствованию каждого аспекта жизни». Это рвение выражалось в желании упростить службу в церкви, улучшить профессиональные качества священников, ограничить авторитет и богатство епископата, применять самые строгие принципы морали к церкви, обществу и государству. Говоря о распространении пуританизма в обществе, Стоун отмечал, что к нему тяготели некоторые представители знати, многие среди влиятельного джентри, некоторые крупные купцы, очень многие из мелких торговцев, ремесленников, владельцев торговых заведений, йоменов. Социальные корни пуританизма, считал Л. Стоун, всё еще не ясны, но в Англии, как и везде, существовала определенная связь между текстильной промышленностью и религиозным радикализмом. Особенно восприимчивы к религиозным влияниям радикального характера были ремесленники с сидячим характером труда, где разговор естественным образом сопровождает работу — это портные, обувные мастера и т.п.

Стоун считал, что применительно к джентри и знати экономические объяснения религиозных взглядов не убедительны. Землевладельческая элита в этот период отчаянно искала какое-либо новое моральное оправдание своему привилегированному существованию, которое могло бы заменить рыцарский идеал воина. Идеал общественного служения в системе управления был освящён пуританской концепцией призвания. Если бы только джентри могло убедить себя и других в своей избранности, его общественное положение получило бы дополнительное подкрепление. Наряду с этим, пуританская идеология, с её решительной анти-испанской позицией и её прославлением англичан как избранного народа, слилась с подъемом национализма, который значительно усилился из-за долго сохранявшейся угрозы испанского вторжения.

Стоун отмечает ещё один момент в характеристике пуританизма вызревание конфликта между стремлением пресвитерианских священников быть руководящей моральной инстанцией в обществе и авторитетом их светских патронов, но этот конфликт открыто не проявил себя до 1640-х гг., когда был ликвидирован епископат. Пуританизм среди джентри, считал Л. Стоун, распространяли пуритански настроенные преподаватели университетов. Как показали историки пуританизма, пуританские священники отнюдь не становились автоматически выразителями интересов тех светских лиц, от которых зависело их назначение в приходы — пуритане часто бичевали пороки, невзирая на лица. По словам П. Мак-Грата, «пуританское духовенство поставляло идеи и движущую силу пуританизма, и, хотя они опирались на поддержку светских патронов, они никогда не оказывались у них в кармане».

Л. Стоун высказал также своё мнение о политических следствиях пуританизма. На его взгляд, их определить легче, чем причины возникновения и распространения пуританизма. Пуританизм обеспечил в ходе Английской революции середины XVII в. чувство уверенности в правильности дела, за которое стояла оппозиция, помогал построить теоретическое оправдание вызова существовавшим порядкам. В связи с этим распространение и поддержка арминианства при Карле I, считал Стоун, имело политические причины, которые были ясны для современников — арминианство ослабляло кальвинистскую теорию предопределения и ту уверенность в своей правоте, которая была характерна для пуритан. Пуритане, заключал Стоун, могли быть консервативными в большинстве своих идей, но их стремление к строительству «Города на холме», Нового Иерусалима, могло быть мощным стимулом к радикальным изменениям.

Исследователи демонстрируют, как противоречиво сочетались в пуританизме консервативные и потенциально революционные черты. С одной стороны, пуританизм подрывал иерархическую концепцию общества, опираясь на кальвинистскую идею предопределения, но, с другой стороны, тем самым создавалась новая социальная градация. П. Коллинсон отметил, что выражением этой склонности пуритан к установлению новой общественной иерархии было их согласие с распределением мест в церкви в соответствии с заслугами и ролью в жизни прихода наиболее уважаемых прихожан. Историки отмечали, что выход на первый план в пуританизме тех идей, которые подрывали общественную иерархию, и уменьшение значения консервативных элементов пуританского мировоззрения требует объяснения. У. Ламонт связывал усиление революционных настроений в пуританской среде с влиянием милленаризма, характерного для сепаратистских сект, и эта черта, на его взгляд, стала проявляться лишь в предреволюционные годы, а в XVI — начале XVII вв. большинство пуритан не были радикалами. Каких-либо причин светского характера, которые повлияли на усиление революционных тенденций в пуританизме, Ламонт не выделил.