Они были полны обычных военных новостей (Питер смутно задавался вопросом, о чем вообще писали газеты в мирное время). Слухи о подготовке к крупному наступлению немцев, политические разногласия в палате представителей, страницы о незначительных сражениях на Востоке. Он сложил газету и передал Беллинджеру.

III

Утро было пасмурное. Даже для пасхального семестра 1918 года. Закончив завтрак, Питер полчаса сидел в своей студии и чистил форму. Потом, в часовне, он долго еще чувствовал запах чистящего средства на ногтях. Затем ему предстояло просидеть сдвоенный урок европейской истории. Он вошел в школу в глубокой депрессии.

«Историки» теперь все учились у Бойла. До начала войны он был директором процветающей подготовительной школы на восточном побережье и жил вполне достойно, добиваясь расположения уважаемых родителей и нанимая большой штат компетентных преподавателей. В течение двух лет он упрямо держался, чувствуя, что если уйдет, то сдастся врагу-варвару, но тучи сгущались, и вот однажды ночью бомба упала на спортивный зал, разбив все стекла в здании. Тогда он понял, что должен сдаться. «Святой Пендредс» был реквизирован для размещения гарнизонного персонала, и мистер Бойл занялся поиском другой работы. Директор Селчерча вынужден был выбирать между мистером Бойлом и какой-то учительницей и выбрал мистера Бойла, чем навечно себя опорочил. Менее чем через год интеллектуальная Мекка старшего состава «историков» пала. Уважаемая школа превратилась в прибежище для тех, кто считает, что работа, которую они проделали, чтобы пройти аттестацию, освобождает их от каких-либо дальнейших усилий, во всяком случае, пока они служат в Селчерче. Нет, они над Бойлом не издевались – это было бы ниже достоинства шестиклассника, – они просто просиживали все его часы в полной апатии. Его предшественником был молодой человек, только из Кембриджа. Молодой преподаватель сделал свои уроки истории чрезвычайно увлекательными. С ним ученики проводили дебаты, читали друг другу статьи и обсуждали текущую политику, но теперь университетских стипендий не стало, дым сражений во Франции застилал все, кроме ближайшего будущего, и ни у кого не было особого стремления или интереса работать. У мистера Бойла уж точно не было, и юность, далекая от того, чтобы быть временем горячих исканий и необузданных, великолепно тщеславных идеалов, столь любимых второсортными поэтами, по сути, стала временем томления и покоя. Каждый урок Бойл диктовал из большой записной книжки в кожаном переплете конспект, который записывало большинство учащихся. Каждую неделю он задавал эссе, которое писали несколько человек. Каждый месяц он выдавал список книг для внеклассного изучения, которые никто не читал. Он просил немного и довольствовался гораздо меньшим, но уровень подготовки старших учащихся – специалистов по истории часто казался неудовлетворительным даже самому мистеру Бойлу.

Он вошел в классную комнату, с достоинством улыбаясь всем присутствующим, положил свою записную книжку на одну сторону высокого дубового стола, свою академическую шапку – на другую и сел, разгладив мантию.

– Доброе утро, джентльмены, – начал он в своей привычной манере. – Чем мы займемся нынче утром? Европейской историей, не так ли, Трэверс? Спасибо. Ах да, ну, я не думаю, что мы можем сделать что-то лучше, чем продолжить наши заметки. А теперь позвольте мне посмотреть, где мы остановились. Альберони? Да, я вижу, у меня тут отмечено. Последнее, что я вам продиктовал, было: «Готова уступить Сардинию, чтобы обеспечить наследование герцогства Парма ее племяннику», не так ли? Что ж, тогда озаглавьте: «Третья коалиция Альберони».

В течение двух часов он диктовал эссе о дипломатии XVII века.

Питер свел конспектирование к абсолютно неосознанному действию. Теперь он мог сидеть, обученный долгой практикой, с совершенно пустой головой или думать о другом, в то время как его ручка усердно и весьма точно записывала целые страницы. Иногда его выводило из задумчивости какое-нибудь имя собственное, и он зависал над ним, но часто, просматривая свои заметки, Питер находил в них имена, которые вообще не мог припомнить. Он сидел и писал: «…пригласил „претендента“ в Испанию и договорился с Герцем о северном союзе со Швецией и Россией для поддержки притязаний Стюартов, в то же время он вступил в переписку с Полиньяком и герцогиней Мэйнской, чтобы свергнуть регентство. Смерть Карла XII, однако…»

Заметки мистера Бойла не проясняли никаких сложных проблем и не отделяли важные факты истории от обыденности. Они просто излагали вещи в прямом пересказе Лоджа. В течение двух уроков Питер неуклонно конспектировал их.

Наконец часы пробили, и мистер Бойл встал, закрыл блокнот и взял свою академическую шапочку.

– Думаю, на сегодня достаточно. Помните, что я хочу получить эссе на тему «Свобода цивилизованного государства» к вечеру понедельника, на этот раз, пожалуйста, в обязательном порядке. Я попрошу вас прочитать о Екатерине Великой к следующему вторнику, если вам интересно – я рекомендую Леки. Спасибо, доброго вам дня.

Уставшие, они вышли на перерыв. В военное время была внедрена мания эффективных строевых тренировок, которые эффективно занимали весь перерыв: за десять минут нужно было переодеться и двадцать минут тренироваться. Питер поспешил в раздевалку и стал переодеваться. Он вдруг вспомнил, что накануне порвал шнурок на спортивной обуви. Ему удалось взять шнурок взаймы, а затем он сообразил, что забыл купить новую фуражку для парада, как ему было велено в прошлый раз. Сегодня утром, казалось, вся вселенная на него ополчилась.

– Упустишь минуту – потеряешь час, – вздохнул Беллинджер. – Ба, какого дьявола ему-то надо…

Питер огляделся и увидел в дверях дородную фигуру привратника.

– Телеграмма для мистера Одли, сэр.

– Э, чего?

Питер разорвал оранжевый конверт и поспешно достал телеграмму. Было уже не до эффективности.

«Ральф в отпуске, – прочитал он, – возвращайся домой, он тебя встретит в 4:52 в Балфри».

IV

Ральф как-то высказал замечательную мысль, что жизнь следует разделить на водонепроницаемые отсеки и что ни одна часть, будь то друзья или образ жизни, не должна посягать на другую. Питер лежал и сравнивал прошедший день с перспективами раннего утра.

Как только он получил телеграмму, он переобулся в ботинки и велел привратнику позвонить и вызвать такси. После лихорадочных поисков главы факультета, бессвязных, но убедительных для того объяснений и поспешного разговора с сестрой-хозяйкой по поводу его сумки, ему удалось уйти вовремя, чтобы успеть на поезд в 11:12 до Виктории. Там он наскоро, но превосходно перекусил в «Гросвеноре», помчался на Паддингтон и заскочил в вагон как раз в тот момент, когда поезд тронулся.

Теперь у него было два часа свободного времени до Балфри. Он лег на спину и достал сигарету из коробки, которую купил после ланча. Очень довольный, он наблюдал, как телеграфные провода поднимаются, опускаются и пересекаются друг с