Да, хочет. Надо только понять, можно ли принимать предложение от Максима.

А тот не дурак, он сказал:

– Это не мое предложение, просто женщина, которая все организует, попросила меня о помощи, я вспомнил о вас, ничего личного. Решать будет она.

Ничего личного. Ни намека на то, что Максим пытается услугой замазать какую-то вину. Да и чувствует ли он ее? Да и виноват ли – если говорить о конкретном случае?

Коле очень хотелось поговорить, он напросился в гости к Сторожеву.

Тот встретил приветливо, угостил окрошкой, которую приготовила Наташа.

– Лето прошло, а она квас наконец научилась делать, – сказал Валера, с супружеской гордостью поглядев на Наташу.

Она улыбнулась.

– Я у Лили был, – сказал Коля, с жадностью хлебая прохладную окрошку.

– Извините, у меня там… Кое-что надо сделать… – Наташа вышла из столовой.

– Деликатничает, – сказал Сторожев. – На редкость чуткая женщина – с умной душой. Есть, знаешь, умные, а есть душевные. А у нее – умная душа. С такой женщиной можно жить до смерти. И очень откровенная. Невероятно. Я старался соответствовать – дурак. И ведь профессиональный психолог, а как сглупил!

– Почему?

– Потому что, если женщина с тобой откровенна, это не значит, что ты должен быть таким. Их откровенность – провокация. Неосознанная, даже невинная. Ни в коем случае нельзя отвечать тем же. Лирически и милосердно врать, вот наша задача. Они так устроены. Ты говоришь ей честно: я тебя не люблю – и она видит, что ты говоришь правду, и готова тебя убить. Ты ей врешь: я тебя люблю, и она видит, что ты врешь, ты явно врешь, и она верит, и даже если не верит – прощает.

– Ты что, не любишь Наташу?

– Нет. Но раньше я об этом ей говорил, а теперь не говорю. Поумнел. Я так устроен, Коля, я умею любить только невозможное. А с Наташей у меня больше чем любовь, у меня кровная привязанность. Я это понял наконец. Всю жизнь буду думать о других бабах, это я опять-таки так устроен, но жить буду с Наташей.

– Не знаю. Такая раздвоенность… Это несчастье.

– В общем, да. А кто сказал, что человек должен быть счастлив? Это несчастье, да. Которое украшает, я бы сказал, мою жизнь. А то напридумывали глупостей: если не можешь изменить положение вещей, измени свой взгляд на них! Да не буду я ничего менять! У каждого своя судьба. Моя судьба – быть недовольным, быть несчастным, но периодически чувствовать себя счастливей всех людей. Это только несчастные умеют. При этом, заметь, я постоянно занимаюсь делом. И даже его люблю. Деньги зарабатывать люблю. Дарить подарки любимой женщине. То есть Наташе.

– Не понял. Ты же ее не любишь?

– Ну и что? Любовь это ведь что, если упрощенно? Когда ты и хочешь женщину, и тебе с ней тепло до и после секса. Такое сочетание – одно на тысячу, не чаще. Это я имею в виду любовь в классическом понимании. Которой на самом деле фактически не бывает. А есть проще: я люблю мороженое, люблю кино, люблю читать. Я Наташу люблю, как мое кино, и понял, что готов его смотреть чаще, чем другие фильмы. Вот и все. Поэтому она – любимая женщина. Никакого противоречия. Я как-то с Ильей на эту тему говорил, мне просто интересно было, почему он ни разу не изменял жене. Так вот, у него как раз классическая любовь, ему повезло. То есть ему и тепло со своей Люсей, и он ее хочет. Я говорю: как это тебе удается? А он говорит: мы решили, что у нас это будет раз в месяц. Представляешь, какие мудрецы? Месяц терпят, а потом набрасываются друг на друга. Мудро! От Ильи я даже не ожидал. А мы, как идиоты, только и думаем, что от нас ждут ежедневного исполнения супружеского долга. И от одного этого впадаем в депрессию.

Валера был немного возбужден, Иванчуку даже показалось, что – выпил. Но нет, видимо, просто – нервы. Все себя в последнее время чувствуют на эмоциональном взводе.

– А Илью, кстати, выпустили? – спросил он.

– Нет. Его, представь себе, заставляют пройти психиатрическую экспертизу.

– Может, и лучше? Признают невменяемым.

– Не знаю. Я уже звонил Костякову, требовал, чтобы Илью отпустили. А он, сукин сын, в ответ потребовал, чтобы я приехал и с ним пил. А я не хочу.

– Он с того дня не прекращал?

– Нет. Говорит: пью, чтобы умереть.

– Поедешь?

– Поеду, но не пить. Ночью попробую ему систему поставить, а то сдохнет, в самом деле. Я тебя перебил, ты был у Лили?

– Да. Сказал ей. Но она под какими-то сильными наркотиками, ничего не понимает.

– Ее счастье. Может, выпьешь, Коля? Ты не запойный, тебе можно. И поедем к Костякову и скажем ему все, что о нем думаем.

– Я уже говорил, когда после похорон с ним были. И поп там был, тоже какие-то речи произносил… Глупости все это. А пить не хочу. Слушай, психолог, скажи, только между нами, вот у меня дикая, нелепая мысль. У меня мысль, что Даша это сделала… То есть погибла.

– Ее убили.

– Это да, но все получилось так, будто она предвидела. Будто сама. Может, она это для того, чтобы я… Не только я, но и я в том числе… Чтобы я перестал – ну…

– Понимаю. Никто не мог спокойно видеть, что она свободна и никому не принадлежит. То есть ты хочешь сказать, она своей смертью избавила тебя от нехороших мыслей?

– Примерно так.

– Ну и что? Ничего в этих мыслях подлого нет, Коля. Вернее, есть, но это подлость, как бы тебе сказать… Благородная, что ли. То есть ты рад, что теперь нет возможности совершить настоящую подлость?

– Я не рад. Просто – так оно есть.

Помолчали. Потом Сторожев задумчиво сказал:

– А я вот уже думаю: может Даши и не было? То есть такой необыкновенной, какой она нам казалась? Просто нам всем очень хочется любить. Любить чисто и красиво. Любить кого-то необыкновенного. Коля, как ты думаешь, мы свою жизнь проиграли окончательно или есть шанс?

– Все впереди, – ответил Иванчук. – Всегда все впереди.

Егор наблюдал, как вешают прожектора. Ремонт был почти закончен, все выглядело просто, уютно, красиво. Он был доволен. Рядом сидела Яна. Она пришла по делу: попросить Егора, чтобы он позвонил своему могущественному отцу, а тот посодействовал освобождению ее отца. Егор немедленно позвонил, что-то долго слушал, зажав трубку, объяснил Яне:

– Пьян в стельку.

И опять слушал. Наконец сумел вставить:

– Принимаю все твои претензии, я плохой сын, но у меня дело. Хорошие люди просят помочь освободить Немчинова. До суда, если будет суд. Под залог или как это делается. Потому что он на самом деле, как ты помнишь…

Костяков-старший перебил его, что-то говорил. Егор выслушал и сообщил Яне:

– Указание уже дано, просто, наверно, какие-то формальности.

– Спасибо.