голову и бросил взгляд на стеклянную крышку. Цианина лежала в одеянии из выделанной оленьей кожи, закрывающем ее от подбородка до пят. Инспектор знал все эти подробности, поскольку они были достоянием гласности. Но прямо сейчас тело индейской принцессы скрывала тьма, и только ее чудный лик был освещен тусклым лучом света. Кремер, видевший фотографии, к своему немалому удивлению, сразу узнал Цианину. В мягком полумраке лицо не казалось мертвым или восковым. Более того, оно даже не выглядело неестественным. Оно было холодным и прекрасным.

За спиной инспектора раздался голос помощника окружного прокурора:

– Нам пришлось установить здесь свет. Мне включить?

– Нет! – Кремер поспешно сошел вниз и возле двери сказал: – Я должен был это увидеть. Однако нет никакого смысла тратить впустую время, так как ваши люди наверняка изучили здесь все буквально под микроскопом. Где копье с отпечатками пальцев?

– Тоже в Уайт-Плейнсе. Копье висело вон там, над тем шкафом. Думаете, тут можно хоть что-то нарыть?

– Я пока даже не начинал думать. – Инспектор уже подошел к массивной, обитой латунью двери, взялся за ручку и качнул дверь взад-вперед, после чего закрыл ее и снова открыл, затем дважды повторил этот трюк; дверь двигалась абсолютно бесшумно. – Похоже, в данных условиях Кэрью не мог слышать звук открывшейся двери. Все, выходим отсюда.

Они вышли из гробницы, и помощник окружного прокурора из Уайт-Плейнса повернул ключ в замке, а ключ положил в карман. Кремер что-то сказал индейцу, и тот провел инспектора по коротко стриженной газонной траве к проходу в высокой изгороди из тиса, за которой начиналась широкая аллея. Индеец ткнул пальцем:

– Там.

– Покажите, где вы стояли.

Индеец прошел к месту слева от прохода в изгороди, примерно в футе от него, и остановился.

– Вас ударили по голове?

– Нет. Вот сюда. – Индеец постучал пальцем по голове, где-то за левым ухом.

– Кэрью находился внутри гробницы и дверь была открыта?

– Нет, закрыта.

– Утро было солнечным?

– Да. Яркое солнце.

– О чем вы думали, пока стояли и ждали Кэрью, который в это время находился в гробнице?

– Я? – Индеец насмешливо хмыкнул. – Я не думаю.

– А вы, случайно, не думали о том, что Кэрью забыл принцессу Цианину и теперь собирается жениться на другой женщине?

Индеец пожал плечами и покачал головой. Помощник окружного прокурора демонстративно зевнул, и Кремер спросил его с явным сарказмом:

– Вам наскучило?

– Нет. Разве что треклятый индеец. Мы две недели держали его у себя. Ваши люди тоже попытали счастья. Вы сказали, что читали отчеты?

– Да. Я более или менее в курсе. – Он перевел взгляд на лицо Вудро Вильсона – на эту не знавшую бритвы темную морщинистую кожу, выступающие скулы, щелочки глаз – и неожиданно выпалил: – Вчера днем вы уехали отсюда, чтобы встретиться с Бартом. Зачем?

Индеец уверенно кивнул и произнес:

– Вчера? Поесть.

– Да, я сказал «вчера». Зачем вам понадобился Барт?

– Мне не нужен Барт. Мой друг мистер Байсе берет меня покататься на автомобиле, и мы едем туда. В такой толпе меня не видеть. Тысяча людей. И даже больше – две сотни. Кто-то остается поесть, и я остаюсь со своим другом. Миссис Барт говорит: «Конечно оставайтесь». Может, вы знаете о жизни чероки и что они думают о женщинах? Дом – это всегда дом женщины. Что она говорит в своем доме, то они и делают. Если она говорит: «Оставайся и ешь», а вы уходите, это большая обида. Если женщину обижают в доме…

– Понимаю. Очень хорошо. Вы поехали туда, чтобы увидеться с миссис Барт?

– Я? – Щелочки глаз Вильсона едва заметно расширились. – Нет, будь я проклят! Еще факты о жизни чероки: мужчина никогда не идет повидать женщину другого мужчины в ее доме. Никогда, если там уже есть мужчина. Если мужчина хочет видеть женщину, его глаза скажут ей где. Или он ждет, когда начнутся танцы, и говорит ей. Она говорит: «Да, иду» или «Нет, не иду». Но никогда в ее доме. По этой причине я не иду увидеть миссис Барт. Но она говорит: «Оставайся и ешь».

– Да-да, вы это уже объясняли. А теперь послушайте меня. Вы ведь понимаете простые вопросы, да? Черт, вы отлично все понимаете! Итак, вы поехали домой к Бартам, чтобы с кем-то встретиться. С кем именно?

– Там слишком много людей. Встречаю мистера Кранца, женщину Порцию Тритт. Встречаю Гая Большая Нога, сына Цианины. Встречаю моего друга мистера Байсе. Поэтому я и еду с ним. Встречаю женщину с желтыми глазами, в ярком красном платье, с маленькими ногами. Мистер Байсе говорит: «Едем кататься». Будь я проклят, хороший день, чтобы кататься! Потом то, чего я не жду. Миссис Барт говорит: «Оставайся и ешь». Еще факт о жизни чероки…

Кремер повернулся к человеку из Уайт-Плейнса:

– Неужели вы, ребята, обрабатывали этого индивида две недели?

– И так и сяк. Дохлый номер. Если вы окунете его по пояс в чан с кипящим маслом, индеец вспомнит еще один факт из жизни чероки.

Кремер недовольно буркнул:

– Я к нему еще вернусь. А сейчас я просто опрашиваю людей, чтобы получить общую картину. На данный момент я ставлю на ту же лошадку, что и комиссар Хомберт.

– На меня?

Инспектор и помощник окружного прокурора дружно повернули голову в сторону индейца, который, судя по тону, намеревался задать вежливый вопрос. Кремер на секунду впился в него глазами, потом прорычал:

– Боже правый! – И с этими словами удалился.

Он по-прежнему не терял времени даром. В четыре часа дня он уже успел дважды позвонить в свой офис и дать детальные инструкции относительно новых обстоятельств дела; он также позвонил комиссару полиции и окружному прокурору, после чего поехал назад в город, в музей индейцев на Девяносто третьей улице.

Кремер уже битый час беседовал с директором музея Эмори Байсе, и разговор все еще оставался незаконченным. Они сидели в скромном, но симпатичном директорском кабинете, расположенном в конце коридора на третьем этаже, где выставлялись орудия труда и одежда коренных народов, проживавших в районах долины реки Маккензи и Калифорнии. У Кремера уже имелось кое-что вещественное, а именно косточка от персика, в настоящий момент лежащая у него в кармане, и пересказ истории этой самой косточки. Загадка визита Вудро Вильсона в дом миссис Барт была наконец раскрыта. По словам Байсе, он знал, что за его машиной велась слежка, что, впрочем, его не слишком трогало, поскольку он к этому привык. Байсе лаконично, но терпеливо повторил все свои ответы на тысячи предыдущих вопросов. То, что шестого июля его пригласили на