– Волк, начинается!

– Я знаю. Я тоже чувствую.

Фелка прервала игру.

Скади ощутила вдруг, как ее «я» размножилось. Откуда-то из тумана, из места, которое невозможно описать, пришло впечатление чего-то протяженного, уходящего в холодную безграничность – точно белый коридор к бесцветному, теряющемуся вдали краю вечности. По спине пробежал холодок. Скади понимала, что совершает нечто в корне неправильное. Ощущение близкого, подпускаемого к себе зла давило на рассудок. Но она решила настоять на своем.

Как и предупреждал волк, знание требовало мужества.

Скади прислушалась – и различила доносящийся из коридора шепот.

– Зверь?

– Да, юная леди?

– Кажется, ты был не вполне честным со мной.

– С какой же стати вашему покорному слуге лгать?

– Зверь, именно об этом я сейчас и задумалась.

Антуанетта сидела одна в нижней рубке «Буревестника». Грузовик теперь лежал в ремонтном доке субсветовика, предназначенном для шаттлов, закрепленный так, чтобы удержаться на стапелях даже при большом ускорении. Все это время Ксавьер тщательно чинил судно. Для этого пришлось привлечь роботов и гиперсвиней, и сперва работа шла медленнее, чем с хорошо натренированной бригадой обезьян. Но, хотя и не столь ловкие, свиньи были существенно умнее модифицированных приматов, и после недолгих трений, после перепрограммирования роботов дело заспорилось. Ксавьер не просто отремонтировал корпус, но полностью его переделал. Все двигатели, от крохотных причальных до главного реактора-токамака, он перебрал по деталям, усовершенствовал. Средства защиты, прежде спрятанные под корпусом, стали гораздо мощнее и заметнее, соединились в единую систему, управляемую централизованно. Отпала нужда укрывать их от посторонних глаз, делать вид, что «Буревестник» – просто невинный грузовик. Там, куда направляется «Свет Зодиака», нет властей, повсюду сующих нос.

С тех пор как ускорение сильно увеличилось, приходилось или отлеживаться, или пользоваться громоздкими экзоскелетами. Теперь Антуанетта реже бывала на корабле. Во-первых, работа близилась к концу, наблюдать за ее завершающей стадией практически не требовалось. А во-вторых, кое-что еще мешало ей спокойно посещать корабль отца.

Наверное, она всегда подспудно подозревала о чужом присутствии на борту «Буревестника», а иногда и чувствовала его. Внимание Зверя отличалось от неусыпной, но бессмысленной бдительности гамма-имитации. В поведении корабельного интеллекта иногда виделось нечто гораздо большее.

Но если Зверь и в самом деле не просто программа, это значит, что и отец, и Ксавьер лгали Антуанетте. В такое она не могла поверить.

До сих пор не могла.

Во время короткой передышки, когда ради проверки двигателей отключили тягу, Антуанетта поднялась на борт «Буревестника». Из чистого любопытства – ожидая, что вся информация уже стерта из судовых архивов, – девушка заглянула в них.

Информация оказалась на месте.

Но даже если бы ее и стерли, Антуанетта все равно догадалась бы.

Сомнения зародились, когда она подобрала Клавэйна. В тот раз Зверь открыл огонь раньше времени, в точности как охваченный паникой человек. Для интеллекта гамма-уровня такое невозможно в принципе.

А не столь давно полицейский, теперь коротающий остаток жизни в сыром подвале Замка Воронов, усиленно расспрашивал про отношения отца Антуанетты с Лайлом Мерриком. И упоминал закон Мандельштама.

Тогда она не поняла, почему полицейский вспомнил про этот закон.

Неоднократно Зверь говорил о себе «я» – в экстренных ситуациях, забывая о тщательной маскировке, впопыхах выглядывая из-под нее. В конце концов Антуанетта сумела разглядеть истинное лицо за маской.

– Юная леди? – спросил он с тревогой.

– Я знаю.

– Что именно, юная леди?

– Знаю, что́ ты собой представляешь. Вернее, кого.

– Простите, юная леди, но…

– Заткнись!

– Юная леди, не могли бы вы…

– Я сказала: заткнись! – Антуанетта хлопнула по панели управления: вот тебе, скотина, считай это пощечиной! На мгновение стало легче. – Я знаю, что произошло тогда. Знаю о законе Мандельштама.

– Юная леди, при чем тут закон Мандельштама?

– Черт возьми, не делай невинный вид! Я знаю: уж тебе-то все известно! Этот закон приняли незадолго до твоей смерти. Он касается необратимой смерти сознания.

– Необратимая смерть сознания?

– Закон гласит, что власти – Феррисвильская конвенция – имеют право найти и стереть все копии сознания на уровнях альфа и бета. Это значит, сколько бы ты ни копировал себя, сколько бы ни воспроизводил свою личность – от простых симуляций до полного нейросканирования, – власти имеют право найти и стереть все без остатка.

– Юная леди, это кажется крайностью.

– Это и есть крайность. И власти относятся к таким делам очень серьезно. Любой, кто сохранил копию сознания осужденного преступника, тоже преступник. Конечно, есть лазейки, ведь симуляцию можно записать где угодно или передать за пределы юрисдикции Феррисвильской конвенции. Но риск остается. Зверь, я проверила: власти уже ловили тех, кто хранил копии сознания преступников. По закону Мандельштама всех пойманных приговорили к смерти.

– Да, похоже, прятать копию преступника – дело небезопасное.

– Похоже. – Она улыбнулась. – А если человек и не подозревает о том, что прячет альфу или бету? Насколько это меняет ситуацию?

– Юная леди, мне трудно судить…

– Я думаю, ситуацию это не изменит ни на одну гребаную йоту. По крайней мере, для полиции. Потому не кажется ли тебе немного безответственным, если кого-то хитростью заставляют хранить нелегальную копию сознания?

– Юная леди, а кого заставляют хитростью хранить…

Вот он, момент истины. Никаких околичностей, нужно резать правду-матку.

– Ведь полицейский догадывался. Он просто не мог собрать воедино все улики. А может, дал мне повариться в собственном соку, выясняя, много ли я знаю.

– Но я не совсем понимаю…

Ага, снова соскользнула маска!

– Думаю, Ксавьер в курсе. Он корабль изучил как свои пять пальцев, каждую подсистему, каждый чертов проводок. Ксавьер уж точно знал, как спрятать Лайла Меррика на борту.

– Юная леди, кто такой Лайл Меррик?

– Ты меня спрашиваешь? Глупо притворяться. Хоть ты и не настоящий Лайл, а всего лишь его копия. Не знаю, альфа или бета, да и наплевать. В суде, твою мать, это совсем не важно.

– Но…

– Какие «но», Зверь? Ты Лайл Меррик. Настоящий умер, его казнили после столкновения с «каруселью». Но это не стало финалом для тебя. Твое «я» продолжило существовать. Ксавьер спрятал копию на гребаной посудине моего папаши. Эта копия – ты.