– Нет, это правда. Илиа, ведь правда? У нас с тобой так отлично все складывалось, мы хорошо работали вместе, и вдруг я притаскиваю Торна. Ты же никогда не простишь ни ему, ни мне разрушение нашего слаженного дуэта.

– Не пори чушь! – отрезала Вольева и пошла к выходу.

– Ты куда? – спросила Ана.

– А как ты думаешь? Конечно, на мой корабль! У меня работы по горло.

– С чего это вдруг корабль стал твоим? Я думала, он наш.

Но Вольева продолжать разговор не пожелала. Ушла, стуча каблуками, в глубину здания.

– Это правда? Она действительно злится из-за меня? – спросил Торн.

Но Хоури не ответила. Он немного выждал, затем повернулся к толпе. Встал вплотную к балконной решетке, глядя вдаль, обдумывая речь. Вольева права: от его слов зависит очень многое.

Ладонь Аны легла на его руку, легонько сжала.

Пахло распугивающим газом. Торн ощущал, как его запах ползет по ноздрям, буравит мозг, рождая тревогу. Ночь обещала быть нелегкой.

Скади кралась по кораблю. На борту «Паслена» теперь все казалось неправильным. Давление на обрубок хребта прекратилось, и глазные яблоки обрели прежнюю форму – а больше никаких плюсов. Все живое на борту очутилось в сфере действия подавляющего инерцию поля, в пузыре модифицированного квантового вакуума. Любая частица в нем потеряла девяносто процентов инертной массы.

Звездолет несся к Ресургему с ускорением в десять g.

Хотя доспехи и защищали Скади от самых неприятных эффектов поля, она старалась двигаться как можно меньше. Само хождение проблем не доставляло, ведь доспехи «ощущали» всего одно g, девятую часть настоящего. Двигателям не приходилось перенапрягаться, и Скади больше не боялась раскроить себе череп при случайном падении. Но любое шевеление ей все же давалось тяжело. Когда Скади желала, чтобы рука или нога двигалась, та откликалась слишком быстро и перемещалась чересчур резко. Если надо было передвинуть тяжелое оборудование, оно поддавалось с неожиданной легкостью. Казалось, все вокруг подменили невесомыми бумажными макетами. Даже перенаправить взгляд было непросто. Глазные яблоки, уже не деформированные ускорением, всегда поворачивались больше нужного, а затем стремились аккомодироваться, компенсируя чрезмерный поворот. Ведь мускулы, поворачивающие глазное яблоко, скрепляющие его с черепом, развились для передвижения определенной инертной массы; теперь же им приходилось двигать объект с инерцией намного меньшей. От того, что Скади понимала причину дурноты, легче ей не становилось. Пришлось совсем отключить Area Postrema, древнюю часть мозга, обеспечивающую нормальное положение тела в зависимости от воспринимаемого зрением окружения, поскольку работа внутреннего уха была сильно искажена подавляющим инерцию полем.

Она достигла каюты Фелки и нашла женщину в той же позе, что и в прошлый раз, – сидящей скрестив ноги на полу. Скади приказала кораблю сделать эту часть пола мягкой. Одежда Фелки была несвежей, измятой, кожа приобрела нездоровый оттенок. Волосы превратились в спутанные жирные лохмы. Тут и там на голове виднелась красная воспаленная кожа – на местах, где Фелка вырвала клоки волос. Сейчас она сидела неподвижно, уложив руки на колени, слегка приподняв подбородок, закрыв глаза. Поблескивал влажный след от ноздри к верхней губе.

Скади проверила нейросвязи между Фелкой и системами субсветовика. К ее удивлению, большого потока данных не обнаружила. Она-то думала, заложница по-прежнему активна в корабельной сети. Во время двух последних визитов Скади находила Фелку за этим занятием. Решила выяснить, что происходит, и обнаружила изготовленные Фелкой программные структуры огромных размеров, напоминающие головоломки, – несомненно, суррогаты Великой Стены. Но на этот раз все обстояло еще хуже. Забросив реальный мир, пленница ушла туда, где началась ее разумная жизнь, – в свое измученное «я», в глубину сознания.

Скади опустилась на колени, тронула ее лоб. Ожидала, что женщина вздрогнет от прикосновения холодного металла, но стальной палец мог бы с таким же эффектом коснуться восковой статуи. Фелка не шелохнулась.

– Ты меня слышишь? – спросила Скади. – Я знаю, ты где-то здесь, способна воспринимать. Отзовись. Тебе нужно узнать кое-что важное.

Она подождала, но ответа не последовало.

– Это касается Клавэйна. Я сделала все возможное, заставляя его свернуть, но он никак не отреагировал. Я думала, моя последняя попытка уж точно убедит его прекратить погоню. Не тут-то было. Я расскажу тебе, в чем она состояла.

Фелка дышала медленно и размеренно, не проявляя ни малейшего беспокойства.

– Я пообещала Клавэйну отдать тебя, если он свернет. Разумеется, отдать живой. Это ведь честный обмен, согласись? Но Клавэйн не заинтересовался. Понимаешь, Фелка? Ты значишь для него меньше, чем его проклятая идея фикс.

Скади встала, зашагала вокруг неподвижно сидящей женщины.

– Знаешь, я искренне надеялась, что он по-настоящему дорожит тобой. Если бы свернул, это стало бы лучшим решением и для него, и для меня. Но он ясно показал, что́ для него дороже. Веками ты была рядом с ним, считала его самым близким человеком, а он предпочел тебе сорок безмозглых машин. Признаюсь, я удивлена.

Но Фелка молчала. Скади очень хотелось вторгнуться в ее сознание, отыскать уютный уголок, где затаилось «я». Если бы Фелка была нормальным сочленителем, для Скади не составило бы труда проникнуть в самые сокровенные, интимные воспоминания. Но разум Фелки сильно отличался от нормального. Скади могла лишь скользить по его поверхности, изредка заглядывая в глубины.

Она не хотела мучить Фелку напрасно, надеялась вытащить ее из кататонии, настроить против Клавэйна. Но не вышло.

Это не сработало.

Тяжело вздохнув, Скади встала позади заложницы, закрыла глаза и дала несколько команд поддерживающему Фелку искусственному позвоночнику. Эффект последовал незамедлительно: та обмякла, осела на пол. Рот раскрылся, потекла слюна.

Скади осторожно подняла женщину и вынесла из каюты.

Над головой светило тусклое серебристое солнце – словно монета сквозь серый морской туман. Скади вновь оказалась в нормальном человеческом теле. Она стояла на плоском камне. Ветер леденил до костей, пахло озоном, ноздри щекотала едкая кислая вонь гниющих водорослей. Вдали синхронно, будто в экстазе, вздыхали-шелестели миллионы округлых камешков, поддаваясь очередной волне.

То же самое место. Волк отчего-то стал предсказуемым, пусть и в мелочах.

Скади вгляделась в туман. Не далее чем в дюжине шагов обнаружилась человекоподобная фигура, но не Галиана и не волк, а маленький ребенок, присевший на корточки на плоском камне – почти на такой же опиралась Скади. Та осторожно двинулась к малышу среди луж и острых гребней, прыгая с камня на камень. Пребывание в нормальном человеческом теле одновременно и возбуждало, и страшило. Такой хрупкой и уязвимой она себя не ощущала даже до того момента, когда Клавэйн нанес ей увечье. Под тонкой кожей – лишь мягкая плоть и хрупкие кости; об этом невозможно было забыть даже на миг. Конечно, приятно сознавать, что доспехи неуязвимы. Но так хорошо осязать окружающий мир каждой порой кожи, чувствовать, как ветер шевелит волоски на руке, воспринимать всякую неровность камня под босой стопой.