Четыре часа спустя Уитни вплыла в столовую. Ее волосы былиуложены в сложную элегантную прическу и перевиты нитями сапфиров и бриллиантов;два локона спадали на уши. Глубокий вырез синего платья открывал плечи. Губырешительно сжаты. Если они собираются отныне быть чужими людьми, по крайнеймере можно сохранять подобие дружеских отношений, Но если Клейтон хотя бы намгновение воображает, что после родов он как ни в чем не бывало сможетвернуться в ее постель, значит, знает ее далеко не так хорошо, как думает.

Но Уитни не ожидала, что, когда при ее приближении он всеголишь вежливо, почти автоматически поднимется, в ее груди загорится боль ижелание такой силы, что она едва не потеряет сознание! Муж казался ейнеобыкновенно красивым, и, улыбнись он хотя бы слегка, она бросилась бы ему нашею и молила… молила… о чем? О прощении за любовь? За то, что носит егоребенка?

Несколько раз за время их молчаливой трапезы Уитни ловила насебе взгляд Клейтона, мимолетно останавливавшийся на ее грудях, открытыхдекольте синего платья. Он поспешно отводил глаза, и Уитни чувствовала, какразгорается его ярость. Она даже осмелилась посчитать, что он немного ревнует,ведь они до этого ни разу не выезжали порознь. И как только глаза Клейтонаснова скользнули по ее груди, Уитни с невинным видом спросила:

— Тебе нравится мое новое платье?

— Если собираешься выставлять свои прелести напоказ всемусвету, то оно великолепно подходит для этих целей, — цинично бросил он.

— Ты уже устроился в своих новых комнатах? — упорствовалаУитни.

Клейтон отодвинул тарелку, словно окончательно лишилсяаппетита, и поднялся.

— Я нахожу их гораздо более предпочтительными, чем те, чтозанимал раньше, — процедил он и, повернувшись, направился к выходу. Черезнесколько минут входная дверь громко хлопнула, и Уитни услышала стук колесудаляющейся кареты. Она устало опустила плечи, понимая, что потерпелапоражение. Ее снова затошнило, разболелась голова, но Уитни все же отправиласьна бал к Уилсонам и постаралась остаться за полночь в слабой надежде, чтоКлейтону не понравится ее столь долгое отсутствие и в следующий раз он захочетее сопровождать.

Она смертельно устала, но сразу проснулась, как толькоэкипаж остановился у подъезда Клеймора как раз в тот момент, когда Клейтонвыходил из своей кареты.

Они поднялись по ступенькам крыльца, и Уитни успела заметитьсверкнувший гневом взгляд и плотно сжатые челюсти.

— Продолжай приезжать домой под утро, и через неделю весьЛондон начнет про тебя сплетничать, — сухо выдавил он.

Уитни остановилась у двери своей комнаты.

— Я не смогу выезжать, как только мое состояние окажетсяочевидным, — сообщила она, — кроме того, я прекрасно провела время! — изчистого упрямства добавила она, гордо вскинув голову.

И хотя не могла сказать определенно, но Клейтон, кажется,выругался себе под нос.

На следующее утро Уитни отправилась в конюшню, где конюхрешительно отказался оседлать Хана. Она была обижена, смущена и рассержена, атакже настолько сконфужена, что грум был вынужден сослаться на приказ егосветлости. Уитни слишком расстроилась, чтобы хорошенько обдумать своидальнейшие действия. Не говоря ни слова, она величественно повернулась инаправилась к дому, прошла прямо в кабинет Клейтона, даже не подумав сначалапостучать.

Клейтон совещался с большой компанией людей, сидевших вокругего письменного стола. Все мгновенно вскочили, кроме Клейтона, который поднялсяс видимой неохотой.

— Прошу прощения, джентльмены, я не знала, что у моего мужапосетители, — ангельски улыбнувшись удивленным мужчинам, сказала Уитни. И,обратившись к Клейтону, застывшему на месте, объявила: — Произошло некотороенедоразумение. Никто в конюшне, кажется, не понимает, что Хан — мой конь.Предпочитаешь сам все объяснить или предоставишь мне?

— Даже не пытайся сесть в седло! — зловеще предупредил муж

— Простите, что прервала ваше совещание, — пробормоталаУитни, покраснев от стыда. Как он может говорить с ней в таком уничижительномтоне в присутствии незнакомых людей!

Она поспешно вылетела из комнаты. Это просто безумие,сумасшествие, извращенная жестокость! Теперь Клейтон намеренно не позволяет ейхоть как-то занять время! Хочет лишить ее всех радостей жизни!

Уитни сорвала крохотный цилиндр. Она ненавидела эту глупуюмоду! Самое прекрасное во время езды — чувствовать, как ветер треплет волосы.

Она уже шагнула к гардеробной, намереваясь переодеться, нопочему-то передумала. Направившись к конюшне, она окинула первого же конюха,осмелившегося преградить ей дорогу, таким взглядом, что тот почтительноотступил. Потом Уитни подошла к стойлу Хана, накинула на него узду и с трудомсняла седло с колышка. С каждой секундой мужества у нее все прибавлялось. Вконце концов, никто из них не посмеет ее остановить. Ей удалось надеть на Ханатяжелое дамское седло лишь с третьей попытки, но она все-таки добилась своего.Подтянув подпругу, как могла туже, и молясь, чтобы этого оказалось достаточно,она вывела коня и вскочила в седло.

Уитни каталась почти три часа. Уже через час она сильноустала, но не желала возвращаться. Клейтону, конечно, уже успели доложить обовсем, и гнев его будет ужасен.

Она ожидала очередной стычки, но не думала, что Клейтонбудет дожидаться ее у конюшни. Он стоял, непринужденно опершись о выбеленныйзабор, и о . чем-то беседовал со старшим конюхом. При виде мужа Уитни невольносжалась от страха, зная, что спокойный, почти равнодушный вид — всего лишьмаска, под которой бушует убийственная ярость, готовая обрушиться на нее.

Когда она проезжала мимо, Клейтон обманчиво-небрежным жестомвыбросил руку и ухватил поводья Хана, резким рывком остановив лошадь. В глазахблеснула уничтожающая злость, а голос был таким тихим и ледяным, что сердцеУитни сжалось.

— Слезай!

Уитни уже почти решилась вырвать поводья, развернуть Хана иумчаться куда глаза глядят.

— Попробуй только! Я предупреждаю… — прошипел он.

К собственному стыду и унижению, Уитни почувствовала, какзагорелись щеки и затряслись руки. Она судорожно сглотнула и виновато протянулак нему ладони:

— Ты поможешь мне спешиться? Клейтон грубо сдернул ее сседла.

— Как ты посмела ослушаться меня? — прорычал он и, больновпившись пальцами в ее плечо, потащил за собой под удивленными взглядами грумови конюхов.

Уитни подождала, пока они отошли подальше и приблизились кчерному ходу, прежде чем вырвать руку и стремительно развернуться.