На саммите ЕС достичь полного компромисса между британской позицией и взглядами континентальных стран-членов не получилось, и главные дискуссии по предложенным инициативам были перенесены на февральский 2016 г. саммит Евросоюза.

В преддверии будущего саммита французский Сенат 28 января 2016 г. обсудил второй информационно-аналитический доклад заместителя председателя Комитета по европейским делам Ф. Келлер «Великобритания и Евросоюз: что ответить на британские требования?» [34]. В нем рассматривались британские оценки состояния взаимоотношений страны с ЕС и проанализированы позиции основных британских внутриполитических сил по проблеме Брексита. При подготовке доклада делегация Сената посетила Лондон.

Как указывалось в докладе, британцам была свойственна «фундаментальная уверенность, что Великобритания, внутри или вне Евросоюза, всегда останется Великобританией… Любая попытка использовать создание Общего рынка для продвижения политического строительства федеративной Европы осуждается ими как маневр, которому они отказываются подчиняться… ЕС перестал быть легитимным в глазах значительной части британского общественного мнения, которое хочет, чтобы государства-члены восстановили большую часть своего суверенитета и чтобы действия Брюсселя находились под эффективным контролем… [Налицо – авт.] бессилие Европы перед миграционным кризисом… После [финансово-экономического кризиса – авт.] 2008 г. Евросоюз озабочен только спасением единой валюты… Для Лондона создание единой валюты является иллюстрацией стремления Брюсселя идти форсированным маршем к федерализму», при том, что Великобританию вполне устраивает выгодная для нее ситуация, когда «без принятия ею единой валюты … на ее территории находится финансовый капитал ЕС и [проводится – авт.] большинство операций, связанных с евро». (Несколько ранее 9 декабря 2015 г. Ф. Келлер отмечала, что «Великобритания обеспокоена угрозами интересам лондонского Сити – государства в глобализированном государстве… [который, по ее мнению, – авт.] должен оставаться финансовым центром Европы» [20].)

В подобной атмосфере конфликта интересов и неопределенности, с тревогой отмечали французские сенаторы, Лондон счел «совершенно законным предоставить слово избирателям», и излишний «оптимизм в отношении положительного исхода референдума [т. е. безусловной поддержки большинства британцев участия Великобритании в ЕС – авт.] в настоящий момент уже не уместен». Однако, как писалось в докладе, «ставки [на Брексит – авт.] не так уж велики», а посему «британские требования … не должны вести к тому, чтобы ставить под сомнение основополагающие принципы европейского строительства» [34].

В преддверии февральского саммита Евросоюза (17 февраля 2015), который был посвящен исключительно обсуждению британских предложений и поиску компромисса, сенатор П. Шиллингер из группы социалистов, характеризуя позицию англичан, подчеркнула, что «внесенные [в письме Кэмерона Туску – авт.] предложения не содержат каких-либо обязательств [в отношении ЕС – авт.] со стороны Великобритании», а компромисс с ней «чреват ослаблением европейского проекта» [35].

* * *

19-20 февраля 2016 г. в Брюсселе на саммите ЕС состоялось многочасовая полемика по поиску возможных договоренностей с Великобританией. В день его открытия, чтобы подчеркнуть серьезность и неизменность британской позиции, Кэмерон объявил дату будущего референдума по членству страны в ЕС – 23 июня 2016 г. И хотя это повергло многих европейских политиков в шок, перед началом встречи континентальные лидеры заявили, что никакие обстоятельства «не могут помешать Европе двигаться вперед» [32] и на саммите будут обсуждаться не интеграционные основы Евросоюза, а возможные особые условия участия в нем Великобритании.

Несмотря на достигнутые на саммите договоренности [См. подр.: 2] – Кэмерон получил от европейцев заверения, что «Соединенное Королевство никогда не будет частью сверхдержавы Евросоюза, страна никогда не перейдет на евро, не будет участвовать в тех инициативах ЕС», в которых не заинтересована Великобритания [24], – принятые решения не соответствовали британским требованиям кардинальных реформ самого Евросоюза (а не особого положения для своей страны), обозначив для британцев лишь «красные линии», через которые континентальная Европа не готова переходить. С другой стороны, они породили у континентальных лидеров совершенно ошибочную уверенность, что Великобритания, говоря о «серьезной реформе Сообщества», лишь создает «пространство для торга» с целью получения новых бонусов своего статуса в ЕС. (От британцев Кэмерон снял требования заключения нового основополагающего Договора Евросоюза, формально согласившись лишь на особые условия нахождения в ЕС для своей страны, но, естественно, не отменив решений по проведению в Великобритании референдума о членстве в ЕС [См.: 9]).

И хотя европейские СМИ подчеркивали, что «решение саммита по британскому вопросу не следует принимать всерьез и что оно не предусматривает никакого изменения основополагающего договора» [8], во французском Сенате звучали уже менее оптимистичные оценки: сенатор – член партии «Республиканцы» Р. Данези 31 марта 2015 г. утверждал, что достигнутый на февральском саммите компромисс «пресекает в зародыше любые амбиции политической, федеративной Европы. По сути, ЕС превратится в обширную либеральную экономическую организацию, в которой будут процветать конкуренция между работниками, экономиками и государствами», что позволит «Великобритании у всех на глазах стать налоговой гаванью с ее 17 % ставкой корпоративного налога» [20].

Решения саммита, по сути, означали провал британских требований кардинального реформирования ЕС, гарантирующего, как добивался Д. Кэмерон, предотвращение дальнейшей федерализации Евросоюза «для всего ЕС, а не только для Британии» [21]. По словам отечественного англоведа Н.К. Капитоновой, «в [британских – авт.] СМИ достигнутые премьером договоренности сравнили с приобретением билета на “Титаник”, уже после того, как он столкнулся с айсбергом, действия Кэмерона – с политикой умиротворения агрессора, проводимой Чемберленом и Болдуином, а заверения со стороны Брюсселя – с обещаниями Гитлера» [8]. После февральского саммита 2016 г. у Великобритании исчезли все мотивационные причины для дальнейшего продвижения в сторону европейского единства, и британское правительство продолжило подготовку к проведению референдума. А в конце февраля оно опубликовало формулировку вопроса, выносимого на референдум: «Должно ли Соединенное Королевство остаться членом Европейского союза?»

Положение Кэмерона как лидера тори оказалось весьма сложным. В партии наметился серьезный и весьма опасный раскол по дилемме: поддержать выход Великобритании из ЕС или пребывание в нем на особых условиях, и подобная неопределенность позиции грозила консерваторам потерей части министерских постов, правительственным кризисом с последующим переходом в оппозицию. Статус антибрекситера, публично озвучиваемый Кэмероном, был для него предпочтителен, т. к. позволял решать внутри страны, как минимум, и две другие задачи: не дать возможности иным политикам занять место лидера противников Брексита (в докладе французского Сената от 26 января 2016 г. среди британских политиков-антибрекситеров выделялся Алан Джонсон, которому «лейбористы могут доверить кампанию за ЕС» [См.: 34]) и сохранить возможность политического маневра с однозначно поддерживавшими членство в ЕС Шотландией и Северной Ирландией [См. подр.: 12].

Во внешнеполитической сфере для Кэмерона декларируемый им еврооптимизм также казался наиболее выигрышным в диалоге с континентальными партнерами, т. к. последние были заинтересованы в сохранении членства Великобритании в ЕС, а, как известно, в дискуссиях положение сторонника и союзника всегда дает больше