Что-то привлекает ее взгляд. Она оборачивается. И с изумлением видит лису в конце сада, на краю луга, ярко-оранжевую, неподвижную, она внимательно наблюдает – не за ней, за кем-то в другой стороне.

Тогда Шань поворачивает голову и видит среди деревьев алтайского всадника, который спрыгнул с коня. Она смотрит, как он вынимает меч и перепрыгивает через ограду западнее ворот и дорожки, ведущей к главному дому.

Кажется, все вокруг движется очень медленно, а ее мысли стремительно мчатся и сердце сильно бьется. Работники фермы должны работать в полях к западу и к северу отсюда. Она может выскользнуть из сада и побежать туда за помощью, но все женщины в доме и дети тоже. Братья ушли в другую сторону, к реке, да и что они могли бы сделать?

Она видит, как этот человек, с распущенными по спине волосами, идет к главному дому, ближайшему от него. Она думает, что он пуст. Ей очень нужно, чтобы он был пуст. Но он пройдет через него, а женщины живут в следующем доме на его пути.

Шань принимает решение о том, что сейчас произойдет. Это единственное, что она может сейчас придумать в разбитом вдребезги мире. Люди погибают повсюду. Никто не может надеяться избежать опасности. Она вспоминает своего отца. Думает о том, где сейчас Дайянь.

Шань кричит так громко и отчаянно, как только может. Один раз, потом второй.

Затем она выбегает из сада на открытое место и бежит прочь от главного дома и от женского дома по направлению к лугу, к стоящей там сине-зеленой беседке. Позволяет ему услышать и увидеть себя.

Один взгляд назад: да, он идет следом за ней. Она далеко обогнала его, осуществляя единственный план, который пришел ей в голову. Бесплодная, глупая идея, свидетельство того, как плохо женщины приспособлены к таким моментам, как этот.

«Но таких моментов, как этот, не должно быть на свете», – думает она. Варвары в «Восточном склоне»? Потом ее охватывает гнев, и это помогает. Этот человек и его народ убивали детей. Они сожгли и разграбили Ханьцзинь. Они убили ее мужа. Голодом и холодом убили ее отца, который учил ее всю жизнь, не по правилам, навязанным миром, но руководствуясь тем, что он в ней видел, и с любовью.

В беседке хранятся два лука.

Лу Чэнь и его сын на острове Линчжоу увлекались тренировками с оружием. Они занимались этим на рассвете, ради физических упражнений и ради забавы. И продолжали делать это здесь, забавляя всех остальных. Она смотрела, как они изображали бой на мечах, осыпая друг друга страшными проклятиями, иногда рифмованными, словно персонажи кукольного театра.

За беседкой стоит стенка из соломы, на ней квадратная синяя мишень. Они там тренировались в стрельбе из лука. Когда один из них попадал в цель, до обитателей дома доносились шутливые торжествующие вопли, прославляющие его мастерство.

Шань добежала до беседки. Она переводит дух и еще раз издает предостерегающий крик. Предостерегающий и заманивающий. Она хочет, чтобы он следовал за ней, а остальные получили шанс убежать. Мужчины находятся слишком далеко и не услышат, если только кто-то их них не вернется в дом за обедом и вином. Жизнь может оборваться или продолжаться в зависимости от такой мелочи.

Она взбегает по трем ступенькам в беседку, еще раз оглядывается назад. Он не бежит. Он знает, что загнал ее в ловушку. У него есть лук, он мог бы убить ее. Но он его не достал, он по-прежнему держит меч. «Он должен бояться», – с отчаянием думает Шань. Ее крики должны были дать ему понять, что его заметили, что он потерял преимущество внезапности. Он не выглядит испуганным. Она понимает, почему он пока не хочет ее убивать.

Она хватает меньший лук, принадлежащий поэту, хватает стрелы. У нее трясутся руки. Она не занималась этим с тех пор, как была маленькой. Они с отцом, как Ма с отцом, здесь.

Она выходит из беседки, глядя на степного всадника. Он на секунду останавливается, когда видит лук. Она слышит его смех. Он снова идет вперед, совсем не спешит. Что-то говорит. Конечно, она не понимает.

Она пытается вспомнить, как это делается. Бросает три стрелы у ног, одну оставляет, вкладывает в тетиву. Она действует слишком медленно, у нее так сильно дрожат руки. Глубокий вдох. Ее отец прочел в руководстве по стрельбе из лука, что надо сделать вдох, чтобы успокоиться. Утро в их саду, он ей объясняет, почему для Катая плохо, что никто из воспитанных людей теперь этим не занимается. Ни слова о том, что она – всего лишь женщина. Только однажды он рассказал ей, словно мимоходом, как Вэнь Цзянь, которая в давние времена была возлюбленной императора, и ее сестры охотились вместе с остальными придворными.

Она поднимает лук. Глубокий вдох, медленный выдох. Всадник приближается, не спешит, даже не пытается ее остановить. Он опять смеется. Она стреляет.

Стрела безнадежно далеко уходит влево. Ее стрелы всегда уходили влево. Отец не мог найти инструкцию, где это объяснялось, только заставлял ее ожидать этого, предвидеть, учитывать.

Она быстро наклоняется, берет другую стрелу. Если он хоть немного поторопится, она никогда…

Со стороны луга раздается крик, за спиной алтайского воина. Он быстро оборачивается, так как на этот раз это голос мужчины. Позади него Шань видит Лу Ма, сына поэта, смело шагающего по траве, почти бегом, с мечом в руке.

Захватчик снова смеется. А почему бы и нет? Почему он должен бояться пухлого катайца, подобравшего полы зеленой одежды, который явно неуклюже держит меч и совсем не похож на воина?

Ма что-то кричит, на этот раз какие-то слова. Алтай в ответ рычит и идет вперед, спокойно, навстречу Ма. Он убьет мужчину первым, разумеется. Они здесь одни, втроем.

Шань вкладывает вторую стрелу и пускается бежать к ним по мокрой, яркой луговой траве. Сияет солнце. Ветер продолжает дуть. Ей необходимо помнить о ветре, о дыхании, о руках, о сносе стрелы влево, когда она будет стрелять.

Ма снова кричит, с вызовом. Они с отцом тренировались с оружием на острове. Может быть, он хорошо научился, может быть, у них был учитель, еще один ссыльный? Может быть, он сумеет…

Клинки сталкиваются. Раздается скрежет металла. Потом они отступают. Ма наносит удар. Удар отбит, слишком легко. Алтайский воин делает какое-то вращение кистью, меняет опорную ногу. Меч Ма вылетает из его руки и падает на траву. Вот так быстро.

Никакой паузы, никакого торжества. С мастерством солдата, с безразличной легкостью, которая надрывает сердце бегущей к ним Шань, этот человек рубит мечом наотмашь, и меч попадает в бок Лу Ма, который поехал на остров Линчжоу с отцом и отказался его покинуть, – вонзается под поднятой рукой, слишком глубоко, чтобы он остался в живых.

Алтайский всадник рывком выдергивает клинок и вонзает его в грудь Ма, сквозь темно-зеленую одежду, и внезапно кровь заливает все вокруг, так много крови, и Ма шатается, одно ужасное мгновение еще стоит, а потом падает, в еще более ужасное мгновение.

Тогда алтайский всадник оборачивается. Закаленный в битвах. С окровавленным мечом.