Он подставил свой маленький щит и отразил удар, подняв кромку так, чтобы меч соскользнул с него. Своим мечом нанес низкий удар сбоку, почувствовал, как он вонзился в бедро человека, стоящего перед ним. Меч попал в кость. Лицо алтайского воина исказилось, рот широко открылся, и он рухнул в грязь. Цзыцзи с размаху ударил его по голове сапогом и бросился вперед, к реке под дождем.

К востоку от этого места, на северном берегу, военачальник алтаев Вань’йэнь рано начал пить и пил больше, чем обычно во время кампании. Он пил из чаши-черепа, которую сделал его брат. Он говорил людям, что пьет из нее в память о брате.

Он проснулся и вышел из влажной юрты, ожидая сигнала, когда наступило утро и полил холодный дождь. Он понимал, что сообщение придет с запада через какое-то время, но ему спалось плохо, нервы его были на пределе, он был зол и готов к сражению. Это было не лучше осады. Он построил лодки. И ждал.

Река слишком широкая, и противоположного берега не видно даже при свете солнца, а в такой утренний туман приходится подойти совсем близко к воде, чтобы различить хоть что-нибудь на южном берегу.

Он терпеть не мог эту реку. К этому моменту он уже ненавидел ее так, будто она была живым существом, сама была противником, союзником его врагов. По сравнению с ней Золотую реку на севере, хоть и гибельную во время разлива, преодолеть ничего не стоило. Об этой реке он думал как о каком-то чудовище. Катайцы так ее и изображали, он это знал. Их речные боги и водяные духи имели обличье драконов. Или женщин, которые выходят из воды, соблазняют и топят людей. Ему необходимо покорить эту реку, переправившись через нее.

Он послал за гонцом и приказал пустить по реке четыре лодки. Они должны подобраться так близко к противоположному берегу, как только посмеют, а потом наблюдать и слушать. Он понимал, что это будет трудно, что лодочники выбьются из сил, удерживая лодки на одном месте, борясь с течением и ветром. Но разве его это должно волновать?

Ему необходимо знать о том моменте, когда катайская армия получит известие о высадке на берег на западе. Тогда войско противника начнет двигаться. Армии в панике не соблюдают тишину. Сидящие в лодках на воде услышат звуки, может быть, даже увидят движение в этой невыносимой серости, когда большинство катайцев бросятся прочь и столкнутся с всадниками, которые переправились через реку.

И в этот момент его собственное войско придет в движение. Они одолеют эту реку, проникнут дальше в глубь Катая, чем любой противник за всю историю. Мысль об этом подбадривала его.

Эту страну даже нельзя было уже назвать настоящей империей. Тот принц, которого они держали в плену, может называть себя императором, но какое это имеет значение? Во-первых, его отец и брат живы! Бестолковый повелитель и Вдвойне бестолковый повелитель. Его все еще забавляли прозвища, которые он дал этим двоим, перед тем как отправить их на север в повозке как добычу, которой они и являлись.

Сегодня к вечеру он надеялся переправиться через реку и скакать к Шаньтуну, где прячется принц, наверное, обмочившийся от страха в своей постели.

Он спустился к воде и постоял некоторое время, глядя в никуда, на тяжелый, темный поток. Дождь хлестал его. Он решил, что ведет себя глупо – пройдет по крайней мере все утро, а возможно, и больше, пока известие о высадке на рассвете дойдет до катайцев, а потом и до него. Он вернулся к себе в юрту. Поел. Выпил из чаши брата. Люди входили и выходили с опаской. Ему предложили девушку. Он отказался. Он гадал, прекратится ли дождь. Снова вышел из юрты и вернулся обратно.

Не было никаких известий, совсем никаких. А потом они узнали.

Юнь’чи из племени алтаев не хотелось сейчас никого убивать. Не в те первые ужасные мгновения в грязи, хаосе и крови на южном берегу реки, по мере того как становилось все светлее, и вокруг стали видны его мертвые и умирающие спутники. Ему страстно хотелось убежать. Все остальное – все без исключения – могло подождать.

Он был степным всадником. Без коня он чувствовал себя только наполовину человеком. Он не мог даже помыслить о бегстве пешком, и не было никакой возможности переправиться обратно через эту проклятую реку.

Обнажив меч, но стараясь удрать из этого скользкого, яростного, уже проигранного боя, он побежал сначала на запад, потом назад к реке. И там, по милости Бога Неба, он нашел на берегу коня с высоко подтянутыми стременами и без седла. Он убедился, что конь не ранен, и вскочил в седло.

Какой-то катайский солдат бросился на него под дождем, подняв меч. Он бежал зигзагами, чтобы в него было труднее попасть. Юнь’чи застрелил его из седла. Его народ был ужасом степей, всего мира.

Он удрал, пришпоривая коня, подальше от схватки, потом вверх по ненадежному склону с этого пропитанного водой места. Вокруг раздавались вопли. Местность была ужасная, конь измучен после реки. Юнь’чи охватил сильный, как никогда прежде, страх. Им говорили, что это будет простая высадка, славный обман. Им нужно лишь вытерпеть пребывание в воде и выйти на берег.

Вместо этого они попали в засаду на берегу и в воде, и он оказался один в чужой стране, не на своем берегу реки.

Он добрался до грязной дороги и решил двинуться на восток, туда, где должны находиться основные части его собственной армии (на другом берегу!). Он был не в состоянии придумать четкий план, как ему снова перебраться на другой берег.

Он заметил, что его руки, держащие повод, дрожат. Унижение! Он не какой-нибудь не видевший крови молокосос, его сын вместе с ним воевал в их войске. Юнь’чи с самого начала участвовал в восстании. Он не занимал сколь-нибудь высокого положения в племени, но, тем не менее, был истинным алтаем. Они скосили другие племена, как острая коса срезает летнюю траву. И еще легче достигли Ханьцзиня, а потом двинулись на юг, к этой реке, уничтожая все на своем пути.

Они были измучены, это правда, после такой долгой кампании, но здесь им досталось столько богатств, Вань’йэнь и Бай’цзи щедро одаривали своих всадников.

Бай’цзи мертв. Убит во время погони за сбежавшим пленником. Кажется, нашелся один катайский генерал, не уступающий братьям. Его имя никогда не произносили из суеверия.

Юнь’чи, подгоняя спотыкающегося коня в сторону солнца, гадал, не тот ли катайский военачальник устроил им сегодня эту засаду.

Бай’цзи сказал бы, что он струсил, ведь он бросил своих товарищей. «В задницу Бай’цзи, – в ярости подумал он. – В задницу Бай’цзи, умершего несколько месяцев назад».

У него не было ясного плана действий. Его первой мыслью было найти рыбака и заставить его переправить его на северный берег, приставив меч к горлу. Он был степным всадником, он внушал здешним людям ужас, но он был один, а ужас, как он сейчас обнаружил, может действовать и в другую сторону.

И еще он промок, устал и был голоден. Они большую часть ночи провели в лодке. Его тошнило на реке. И не его одного. Людям не полагается находиться на такой широкой и быстрой реке, особенно ночью, под дождем.