место, нижняя дверь, замок, засов, лестница – как Эркин ухитрялся проходить, да что там, пробегать по ней, не задевая ни одной скрипучей ступеньки – верхняя дверь, замок, засов.

– Мам, ты?

– Я-я, маленькая, спи.

И сонный тихий вопрос.

– А Эрик пришёл?

– Нет ещё. Он потом придёт.

Женя поцеловала Алису, и та спокойно засопела. Ну, вот она и дома. Обычные вечерние дела, которые не мешают думать. И вспоминать…

…Конечно, ей желали только добра.

– Это глупости, Джен!

– Ты пойми, это же не мы придумали.

– Серьёзные люди, врачи, об этом пишут.

– Да, Джен, ну, сама подумай. Вот встретишь ты своего. Единственного…

– Конечно, Джен. Ну, представь себе, у вас всё хорошо, вы любите друг друга. Ты же не можешь не отдаться ему. И всё… Отвращение, даже ненависть.

– И это надолго.

Девочки уговаривали её наперебой. Ей семнадцать лет, она заканчивает колледж. И она девственница. Конечно, это чревато массой осложнений. Как любое отклонение от нормы.

– Ты совершеннолетняя. Тебе не нужно ни сопровождение, ни разрешение.

– Это же… это же, как у врача.

– Как прививка.

– Сделай это, Джен.

Она уже не помнит, чем отговаривалась. До Весеннего Бала оставалась неделя. И девочки – Салли, Мэри-Энн и… как же её звали? Ну конечно, Дайана. Они буквально силой заставили её одеться и поехать с ними в Мэйкрофт. В Палас.

– Сама ты никогда этого не сделаешь, – решительно сказала Дайана. – Одевайся, и мы поедем вместе.

– Но… но у меня нет денег.

– Глупости, – Салли уже доставала из шкафа её юбку и нарядную блузку, батистовую, с шитьём. – Вот это лучше всего. Дефлорация стоит недорого.

– В крайнем случае, я одолжу, – Мэри-Энн ободряюще улыбнулась ей.

Всю дорогу в автобусе её трясло от страха. Но девочки так старались отвлечь её, так заботливо угощали мятной жвачкой от укачивания, что ей стало просто совестно, неловко подвести их.

– Это… очень больно?

– Да что ты, Джен. Сущие пустяки.

– Мама привела меня туда в двенадцать лет. Через два дня я уже обо всём забыла.

– А мне привезли на дом, – засмеялась Дайана. – Папа сделал сюрприз на Рождество.

– И… как? – робко спросила она.

– Оу, всё было хорошо. Мама даже потом оставила нас одних. Ненадолго.

Она попробовала представить свою маму, и ей стало так страшно и противно.

– Ничего, Джен, – Мэри-Энн погладила её вцепившуюся в сумочку руку. – К стоматологу тоже идти страшно. Мы будем с тобой до конца.

– Почти до конца, – лукаво улыбнулась Салли.

– Но мы поможем тебе с выбором.

И до самых дверей Паласа они утешали и ободряли её. В первый и последний раз перед ней открылись резные тяжёлые двери с фигурной буквой L в центре орнамента. И шум, музыка, огни оглушили её. В будочке кассы сидела пожилая безукоризненно одетая и причёсанная дама. Настоящая леди.

– Дефлорация, миледи, – пролепетала она, протягивая деньги.

– Поздравляю, милочка, – ласково улыбнулась ей леди, протягивая билетик с ярко-красной буквой d.

– Рады вас видеть, мисс, – улыбнулся ей служитель в форме, принявший её билетик у входа в зал. – Комната направо, мисс.

Она послушно повернула туда, но Дайана остановила её.

– Нет, Джен. Тебе надо успокоиться.

– Конечно, Джен. Немного погуляем.

Она никогда не думала, что мужчины могут быть так красивы. Облегающая одежда подчёркивала гибкость и ловкость их тел. Здесь были и мулаты всех оттенков, и негры, и те, кого девочки называли трёхкровками. Они танцевали на сцене и в зале. Улыбались ей. Их глаза скользили по её лицу и телу. Впервые она ощутила и поняла, что это такое, когда раздевают глазами и восхищаются увиденным. Она гуляла под руку с Дайаной, и только рука Дайаны, уверенная и тёплая, удерживала её от бегства. Они зашли и в комнату направо, которую ей указал служитель. Несколько негров, сидевших на узкой низкой скамье, заулыбались ей. Один, с краю, встал и, покачивая бёдрами, будто танцуя, повернулся боком, выгибаясь в пояснице… Она отпрянула и выскочила обратно в зал.

– Ну же, Джен, – засмеялась Дайана, – нельзя быть такой трусихой.

– Я знаю, – Салли захлопала в ладоши, восторгаясь собственной выдумкой. – Мы пойдем на рулетку. Там всё для всех.

– Салли, это гениально! – поцеловала её в щеку Мэри-Энн.

– Разумеется, мы все сыграем, – одобрила Дайана.

Рулетка? Какая ещё рулетка?

– Да очень просто, Джен. Ты платишь и запускаешь рулетку. На каждом номере спальник. Какой тебе выпадет. Это судьба.

– Да, – засмеялась Дайана. – Это судьба.

Круглый зал. В центре огромный как стол диск со стрелкой. А по стенам узкие открытые шкафы и в них застывшие в отточено изящных позах молодые мужчины, юноши, подростки, в облегающей, подчеркивающей их фигуры одежде.

– Оу, девочки, индеец!

– Да, это редкость, – согласилась Дайана.

– Но индеец слишком страстен для первого раза, – со знанием дела сказала Салли.

– Да нет, он не более страстен, чем чёрный, – не согласилась Мэри-Энн. – Чёрный более взрывной. Посмотри вон на того.

Они заспорили, обсуждая достоинства выставленных спальников. А она смотрела на него. Он стоял спокойно, как и все, слегка прогнувшись в пояснице. Рубашка была у него застёгнута до половины груди, и виднелась кожа глубокого красновато-коричневого цвета. Он смотрел куда-то поверх голов, и сомкнутые губы чуть улыбались, смягчая точёное смуглое лицо.

– Вы играете, мисс?

Она, не глядя, отдала деньги, нажала какой-то рычаг. Заиграла музыка, и под эту музыку ожили, задвигались фигуры. Он опустил глаза, и их взгляды встретились. И он улыбнулся. Блеснули белые зубы, и всё его лицо стало другим. Нет, оно не утратило ни красоты, ни сосредоточенности, но она поняла… Она не успела осознать, что именно, потому что закричал распорядитель.

– Выбор! Вы выиграли, мисс! Вы выиграли!

Салли, Мэри-Энн, Дайана обнимали и поздравляли её.

– Джен, ты выиграла!

– Джен, ты можешь выбрать любого из этих.

– Джен, твой выбор!

– Джен, вон тот, чёрный. Такие очень хороши. Бери его, Джен.

– И вон того, мулата…

– Да, с двумя интереснее.

– Это же Выбор, Джен!

– Ваш выбор, мисс?

И будто не она, а кто-то другой поднимает её руку и указывает на этого парня. И гаснет подсветка в этом шкафу, и она видит, как открывается дверь за его спиной, и он уходит туда.

– Выбор сделан! – кричит распорядитель.

И девочки что-то говорят, советуют, но она уже идёт к скрытой за красными бархатными портьерами двери, и перед ней белая, в позолоте и зеркалах лестница, покрытая красной бархатной дорожкой. И служитель проводит её по коридору, распахивает перед ней дверь и включает свет. И перед ней стоит он. Служитель что-то говорит ей, но она не слышит, не понимает. Сердце бьётся где-то у