о крылатых существах больше всех, кто непосредственно имеет с ними дело? И он обратился со своей проблемой к владельцу повозки.

«О-о! Это очень редкая птица! – ответил старик. – Мало кто толком осведомлён о ней, ещё меньше на свете людей, видевших её однажды, мельком, и уж почти никто не может похвастаться тем, что лицезреет сие исключительное диво снова и снова! Я – потомственный птицелов, моё ремесло у меня в крови, и я занимаюсь им с младых ногтей – и то не встречал подобного чуда – лишь слышал…» – «Так что же это за птица?» – в нетерпении прервал птицелова Ядгар – близость разгадки жгла его душу, будто издавна тлеющий в ней уголёк вспыхнул, раздутый уже не чаянным порывом ветра. «Это… – и старик посмотрел на неговнимательно и строго. – А что тебе за интерес в сём существе?» И тогда Ядгару пришлось поведать свою историю, от начала до конца и ничего не скрывая.

«О-о… – протянул старик, поглаживая жидкую бородёнку. – Даже ума не приложу, завидовать такому счастью или сочувствовать. С одной стороны, тебе невероятно повезло: волшебная птица хранит твою душу от прикосновения Смерти. Но с другой стороны…» – и замолчал, будто решая, стоит ли говорить дальше. Глядя на сожалеюще-кислую мину старика, Ядгар совсем пал духом: он решил, что тому нечего больше сказать, а значит, и этот шанс – последний, возможно, – получить хоть какой-то вразумительный ответ оказался на поверку очередной пустышкой… «Вот что, – всё-таки вымовил птицелов, – подобные секреты нельзя раскрывать кому попало, и поделиться знанием я могу только с тем, кто выразит истовое намерение стать моим учеником, принеся соответствующие клятвы». – «Я готов стать твоим учеником!» – не раздумывая выпалил Ядгар, ощутив, как надежда вновь осветила душу и разгнала поглотивший было её мутный сумрак безысходности. И птицелов, видя это, одобрительно кивнул.

Прошли месяцы. Ядгар путешествовал вместе с птицеловом, изучая не только явное его ремесло, но и тайную науку, которой, как оказалось, владел чудаковатый старец. Однако главная тайна, ради которой одним махом была отброшена прежняя жизнь, всё ещё оставалась закрытой для молодого человека. Птицелов объяснял отсрочку тем, что Ядгар как ученик ещё не достиг того уровня, на котором способен был должным образом воспринять столь экстраординарное знание.

И вот однажды Ядгар и птицелов оказались в далёкой глухой местности, где не было ни ручья, ни травинки, ни живой души – лишь змеи и скорпионы таились в камнях среди голых скал. «Теперь ты готов!» – торжественно сообщил птицелов Ядгару, и сердце молодого человека заколотилось быстро и неровно. А старик продолжил: «Скоро ты не только узнаешь, что за существо так печётся о сохранении твоей жизни, но окажешься с ним лицом к лицу и, если всё сложится удачно, даже сможешь задать ему интересующие тебя вопросы». Ядгар едва дышал от волнения, не в состоянии вымолвить ни слова. Старик усмехнулся. «В этой мёртвой земле, в самой её сердцевине, находится особое, священное место, где испокон веков каждый ученик приводится к клятве, открывающей ему весьма важную ступень обучения, – пояснил он. – Именно там и разъяснится твоя загадка». Охваченный душевнымтрепетом и страхом, однако полный решимости, Ядгар последовал за своим учителем.

Достигнув священного места, птицелов подготовил всё необходимое для проведения ритуала посвящения. «Сейчас ты произнесёшь формулу, – наставлял он Ядгара, – части которой уже выучил по моему требованию, сам не подозревая, что за слова ты повторяешь изо дня в день, и златокрылая птица с лицом человека и душой божества явится пред тобой». Ядгар сделал всё в точности как велел учитель, и, едва он произнёс последнее слово… птицелов приставил стилет к его груди, ровно в том месте, где под рёбрами билось сердце, – и надавил!

Не успела выступить из раны первая капля крови, как вспышка света озарила скалы и золотые крылья распростёрлись над обескураженным учеником и его вероломным учителем. «Даже не думай вмешаться! – прокричал старик, обращаясь к светлому существу с грозным ликом, обладателю сияющих крыльев. – Твой подопечный связан кровной клятвой со мной, и моя смерть тотчас станет и его!» – «Чего ты хочешь, нечестивый колдун?» – произнесло златокрылое существо, и Ядгар был так очарован и напуган необыкновенным звучанием его голоса, что мурашки побежали по коже и задрожали ослабшие вдруг колени. Однако на птицелова голос существа не произвёл подобного эффекта. «Сразу к делу? – осклабился он. – Узнаю хватку бессмертных, для которых нет ни сочувствия, ни жалости к людям – лишь свой интерес. Но ты спросил – и вот тебе мой ответ», – и старик дёрнул за верёвку, конец которой держал в свободной от стилета руке. Покрывало вдруг сорвалось с повозки, и… клетка – птичья, но в которой легко мог поместиться человек, открылась взорам: её крепкие прутья сплетались друг с другом, образуя магический узор. «Забирайся внутрь, – велел птицелов крылатому существу, – или все твои планы рухнут прямо сейчас!» – и острие гранёной стальной иглы вошло меж рёбер стиснувшего зубы Ядгара. «Если ты убьёшь его, я тут же убью тебя», – заявило существо. «Я ужасно стар, – проскрипел птицелов, – и так же ужасно устал от всего – мне нечего терять! Ты же потеряешь многое! Значительно больше, чем если какой-то старик, с нетерпением ожидающий завершения мучений, лишится своейникчёмной жизни! Ну, что медлишь? Ты знаешь – я не шучу!» И златокрылое существо вынуждено было подчиниться…

***

Максуд сидел, обхватив голову ладонями. Подрагивающие пальцы чувствовали нарастающий в голове жар, но по спине отчего-то пробегали зябкие волны. Голоса… Максуд всё явственнее слышал их, но что они говорят – было никак не разобрать. Перед глазами проявилась туманная картинка: высоченные зеркальные башни сгрудились тесно, образовав колодец, а на дне колодца – он, Максуд, вглядывается, запрокинув голову, в далёкий клочок бирюзового неба… За этим образом всплыл и наложился поверх другой: чей-то силуэт в пол-оборота, подчёркнутый золотистым сиянием точёный профиль… И вдруг – обожгло: ряд скал, словно зубы в разверстой пасти великана, раззявленной на беззвучно вопящую посреди чернильного мрака луну; огромный валун заткнул самую глотку этой каменной пасти, и оранжевыесполохи скачут по нему, угольными тенями отчёркивая горельеф девушки – лик её бледен, как тонкий фарфор, подсвеченный изнутри слабым пламенем отгорающей свечи…

Бах! Всё полетело вдруг кувырком – и башни, и камень, и бледный лик, и что-то ещё… – будто разбитое одним мощным ударом!Максуд рефлекторно схватился за мешок, на которомсидел: показалось, что он, Максуд, опрокинется сейчас и тоже разобьётся, рассыплется – вслед за собственными видениями!

Растерянный, сбитый с толку, Максуд хлопал глазами и ловил ртом воздух (ни дать