Христос предадеся – Иуда умертвися.

Христос пострада – Пилат умре посрамлен.

Христос распнеся – воин помре поражен.

Христос мертв бысть – смертию жизнь оживися.

Христос вознесся – смертию с Отцом совокупися.

– Разбери-ка ты эту стихиру, да подумай-ка потолковитее над ее правдою, так ты и поймешь, что:

Несть спасенья в мире, несть!

Лесть одна лишь правит, лесть!

Смерть одна спасти нас может, смерть!

Несть и Бога в мире, несть!

Счесть нельзя безумства, счесть!

Смерть одна спасти нас может, смерть!

Несть и жизни в мире, несть!

Месть одна лишь братьям, месть!

Смерть одна спасти нас может, смерть!

Признаюсь, у меня мурашки по спине забегали, когда совершенно неожиданно для меня, старик, покончивши первую стихиру, поднялся во весь свой рост и восторженным голосом, с горящими каким-то неестественным огнем глазами, тяжело переводя дух, громко выводя первую часть стиха на голос «Тебе Бога хвалим», и вдруг, отрывая повторительное конечное слово, словно рубя топором, спел этот хвалебный гимн смерти, это глубоко прочувствованное и тем более страшное воззвание к смерти, как к спасительнице всего живущего. Что должен был пережить и перечувствовать этот человек, прежде чем дошел до составления этой последней стихиры, которая, видимо, не была изныванием какого-нибудь скорбящего среди сытных обедов и ужинов поэта, а вырвалось, как один крик, из этой потрясенной людским и своим собственным горем души; вырвалось, может быть, и нескладно... Но разве крик боли, крик беспомощности, крик погибающего может быть складен?

Я сидел перед старцем совершенно подавленный; глаза мои как-то бессознательно уставились на него. Он тотчас же подошел ко мне, взял мою голову обеими руками и, поцеловав в лоб, сказал: «Что? Не вместишь? Да где же! Нашему брату, двужильному, и то в самую пору! Живи только по Христову примеру... да к марве больно не прилепляйся – и то ладно. С тебя больше и не спросится».

«Хотя время наступления осьмого дня и не открыто человеку, но от последнего зависит, как выражаются «покойники», – «возбудить наступление осьмого дня». Христос указал нам своим примером, как достигнуть этого приближения всеобщей радости и спасения, т. к. в нем сосредоточены были все три главные добродетели, которые могут «возбудить» желанное время: спасительный труд, проповедь и полное презрение к жизни и искание смерти – вот что требуется и от человека, желающего приблизить время всеобщего освобождения и блаженства. Во всем мы должны следовать примеру Христа, а потому и должны работать в поте лица, т. к. «в труде спасение», и только «трудивыйся да яст».

Эта проповедь «спасительного труда»... составляет совершенно своеобразное явление в жизни нашего русского разноверия и объясняет зажиточность наших разноверов.

Живут «покойники» так исправно, что даже диву даешься, как это можно было так ладно и хозяйственно обставиться и устроиться при вечном страхе как-нибудь ублажить «марву» и тем выказать привязанность к греховной, телесной оболочке божественной души. Тем не менее, все избы здесь и просторные, и светлые, и чистые, и еда на столе хорошая, и видно, что люди, отказавшись от всех утех жизни, все же не думают, что могут и должны жить, как нечистоплотные животные. Кто хочет – ведет свое, отдельное хозяйство, а кому не в мочь или не в охоту, те собрались в артель, и едят сообща, и хозяйство ведут общее.

Если жизнь представляется «испытанием», наказанием, то понятно, с каким нетерпением ожидают «покойники» наступления «осьмого дня», когда «Осподь» выйдет из состояния покоя и «снова вселится в мире, вселя в себя мир». Это наступление совершится не внезапно, и на это найдется целая масса указаний, которые дадут человечеству возможность достойно приготовиться «к принятию Бога и воссоединения с ним».

Кроме обычных признаков «второго» пришествия, вроде братоубийственных войн и т. д., у «покойников» признаются и некоторые другие указания, которые мы нигде, ни у раскольников, ни у православных не встречали. К числу этих особенных признаков, прежде всего, надо отнести «великую благодать Божию», которая выразится тем, что все успевшие уже примириться с Богом получат давно ожидаемое ими успокоение, т. е. «умрут от Божьей смерти». Божья смерть будет происходить таким образом: на лбу у отмеченных избранников появится «печать благодати Божьей», которая обыкновенным людям будет казаться язвой. Без мучений и притом чрезвычайно быстро будут умирать отмеченные перстом Божиим, и хотя грешники и будут стараться всячески сами и через врачей исцелять их от кажущейся болезни, но печать благодати не поддается лечению, и избранники все же «вернутся в лоно Отчее»... Перед наступлением осьмого дня прекратится всякое гонение на веру и настанет то время, когда «всяк, без утайки, своему Богу молиться станет, как его сызмальства научили, и как его Оспод на то надоумил». Вследствие таких воззрений всякое облегчение, которое предпринимается правительством по отношению к расколу, усиливает в «покойниках» убеждение близости осьмого дня. Понятно, что они не думают, чтобы правительство отнеслось так же благосклонно и к ним, т. к. прежде всего они ему неизвестны, да к тому же, очень они уж выступили из общего ряда.

В последний вечер, при самом закате последнего греховного солнца, весь мир почувствует, что «времена» настали. Праведники тотчас же «успокоятся», а неправедные... хотя и умрут, но умрут в мучениях и лишь для того, чтобы возродиться снова для новых испытаний телесного бытия. Быть может, эта новая жизнь возродится на земле, а, быть может, и где-нибудь в ином месте – вернее последнее, т. к., по всем вероятиям, выстрадавшую свой тяжкий срок землю Бог возьмет в свое, уже прямое и непосредственное, заведование, поселивши на ней выдержавших свой искус праведников...

И вот настанет заря осьмого дня, и так эта заря будет пламенна, что «огнь, из нее исходищ, проникнет все на земле и очистит все... Осподь восстанет с одра покоя и, впервые после долгого седьмого дня, воззрит на землю, и тотчас же от того взора одного сделаются земля и все, что на ней, прекрасны. Тут-то по указанию Божию восстанут к новой жизни праведники и населят освященную землю – волость Божию. Настанет тогда вечное блаженство, которому конца не будет».

Вечное блаженство будет состоять именно в том, что правда, свет, добро и польза воцарятся на земле, и каждый шаг человека, вследствие постоянной отеческой заботливости о нем Бога, будет направлен только к его пользе и выгоде. И выгода человека уже не будет в том, чтобы гнести других людей, а будет лишь во всеобщем добре и всеобщей пользе. Зло будет тогда уже вполне