Весной 1489 года Иван III отправил на Воротынск (очевидно, для поддержки одной части клана Воротынских против другой) войско под предводительством молодого московского воеводы князя Василия Ивановича Косого («Кривого») Патрикеева, сына Ивана Юрьевича Патрикеева. Поначалу дело шло удачно, но на обратном пути москвичи подверглись нападению королевских войск и были разбиты. «Тое же весны посылал князь велики князя Василья Кривого княжа Ивана сына Юрьевича Воротынского воевати, и иных порубежных городов литовскых, он же много повоева и возвратися; и приела король на него со многою силою своих воевод, и приидоша изгоном и победиша князя Василья, многих побиша и в полон поведоша» (18, 239).

Летописи довольно сбивчиво излагают историю перехода черниговских князей на московскую службу в 1487–1493 годах. Случается, что один и тот же эпизод повторяется дважды, под разными годами. Все же можно понять, что в конце 1489 года (вероятно, после новых наступательных движений со стороны Москвы) на службу к Ивану III двинулась целая когорта «верховских князей»: Дмитрий Федорович Воротынский, его племянник Иван Михайлович Воротынский (отец знаменитого полководца времен Ивана Грозного Михаила Ивановича Воротынского), братья Иван, Андрей и Василий Васильевичи Белевские (20, 221; 81, 96). Все они передавали Москве свои вотчины, которые потом, как правило, получали назад уже в качестве великокняжеских пожалований. Вместе с землями Москва получала и новые боевые единицы: каждый из князей Воротынских, например, ходил на войну под знаменами Ивана III, но со своим полком. В местнической иерархии московской аристократии «служилые князья» черниговского дома получили весьма почетные места. «Они по своему положению занимали как бы промежуточное положение между удельными князьями и князьями Северо-Восточной Руси, потерявшими к концу XV — началу XVI века суверенные права на старые княжения» (82, 143). Конечно, со временем московские государи станут целенаправленно «сбивать спесь» с «верховских князей», а Иван IV первым пропустит их через мясорубку опричнины. Но «кто скажет человеку, что будет после него под солнцем?» (Еккл.6:12).

Король Казимир через своих послов энергично протестовал против организованной москвичами «утечки» черниговских князей и их вотчин из-под его власти. Иван III в ответ выдвигал разного рода сомнительные оправдания, главным из которых была ссылка на «старину», на давнюю (и едва ли действительную) зависимость черниговских князей от Москвы. Равнодушно отбрасывая все упреки Казимира, Иван знал, что ему это ничем не грозит. Король не имел тогда возможности всерьез заниматься «верховскими княжествами», так как все его внимание было поглощено событиями на юге. После кончины 6 апреля 1490 года венгерского короля Матвея Корвина претендентами на опустевший престол выступили сразу трое соискателей: сын покойного, сын и соправитель (с 1486 года) императора Священной Римской империи Фридриха III Максимилиан Габсбург и сын польского короля Казимира IV Владислав Ягеллон, занимавший с 1471 года чешский трон. Открывалась перспектива большой войны в Центральной и Восточной Европе. Император Фридрих III и король Максимилиан почувствовали вдруг живой интерес к союзу с заклятым врагом Казимира — московским государем Иваном. Без особых усилий со своей стороны Иван стал быстро превращаться в крупную фигуру на европейской политической сцене. Он многозначительно намекал имперским послам на возможность своего участия в войне с Казимиром и под эти пустые обещания уже всерьез начинал рассуждать о возможном браке своей дочери с Максимилианом Габсбургом. Впрочем, вся эта словесная паутина стоила немногого. Борьба между Максимилианом и сыном Казимира вскоре завершилась победой Владислава, женившегося на вдове Матвея Корвина. 7 ноября 1491 года был заключен Пресбургский мир, по которому Владислав получал венгерский трон, а Максимилиан — «австрийские земли, контрибуцию в 100 тысяч венгерских гульденов и право наследовать Венгрию в случае отсутствия мужских потомков Владислава» (161, 98). Теперь Максимилиану оставалось только поблагодарить московита за моральную поддержку и надолго забыть о его существовании…

Торжество Владислава существенно упрочивало позиции Казимира IV, который мог не думать более об опасности со стороны Венгрии. Возможно, теперь он мог бы всей своей мощью повернуться к Москве. Однако старый Казимир уже приближался к той черте, за которой ему не нужно будет думать ни о Венгрии, ни о коварной Москве, ни о чем-либо другом. В июне 1492 года король Польский и великий князь Литовский скончался (31, 333; 55, 297).

Для Ивана III смерть Казимира в сложившихся обстоятельствах была подарком судьбы. Летом 1492 года сыновья Казимира разделили отцовское наследство. Ян Ольбрахт получил польскую корону, а Александр Казимирович — литовский престол. Это значительно ослабляло общий военный потенциал главного соперника Москвы. Полагая, что Литва все еще охвачена волнениями, связанными с кончиной Казимира, Иван решил не терять времени даром и под шумок захватить как можно больше «верховских» земель. «Того же лета, августа, посылал князь великый Иван Васильевич воеводу своего князя Федора Васильевича Телепня Оболенского с силою на город Мъченеск (Мценск. — Н. Б.) за их неправду; и град Мченеск взяша, и землю повоеваша, и воеводу их Бориса Семенова сына Александрова поимаша, и иных многых, приведоша их на Москву» (27, 357).

Великий мастер политической демагогии, Иван вел эту войну с Литвой, так же как и войну с Новгородом, — незаметно. «По заявлению московских дипломатов, войны не было; происходило только возвращение под старую власть московского великого князя тех его служебных князей, которые либо временно отпали от него в смутные годы при Василии Васильевиче, либо и прежде служили „на обе стороны“» (55, 305).

Стремясь не упустить благоприятного момента для полного вытеснения Литвы из «верховских» земель, Иван поторапливал и своего союзника крымского хана Менгли-Гирея с набегом на владения «наших недругов, Королевых детей» (10, 158). В четверг 30 августа 1492 года из Москвы в Крым отправилось посольство боярина Константина Григорьевича Заболоцкого. Он должен был передать хану настойчивую просьбу Ивана III: немедленно «всесть на конь» против Литвы. Хан был тогда увлечен строительством крепости Очаков в устье Днепра, которая, как он сообщал Ивану, должна была стать главной опорой крымцев в войне против короля. Иван весьма скептически относился к этой затее, для исполнения которой Менгли-Гирей к тому же требовал от него каких-то немыслимых денежных субсидий. «А что город делаешь на Днепре, и нам сказывали, что тот город далече от Литовские земли, близко деи устья Днепрьского; и ты бы ныне од но лично (непременно. — Н. Б.) то дело пооставил, а сам бы еси на конь всел и ратью пошол на Литовскую землю…» (10, 158).

Однако настойчивость Ивана III (доходившая до резкости) не принесла желаемого результата. Хан по-прежнему уклонялся от войны с Литвой и занимался своим любимым детищем — новой крепостью (55, 303). Лишь зимой 1492/93 года он отправил свое войско в набег на земли между Киевом и Черниговом. Этот рейд не имел серьезного значения. Московский посол Константин Заболоцкий уговаривал хана идти в глубь Литовской земли. Однако тот отказался, ссылаясь на нехватку людей (10, 182).

Уклончивость Менгли-Гирея понятна: он вел свою собственную игру и не намеревался быть исполнителем воли Ивана III. Москвичам в войне с Литвой приходилось рассчитывать главным образом на собственные силы и на своих доброхотов в литовских землях.