— Да-да, — кивнула Юна, и села ещё прямее, сплетя пальцы в замок. — И что же стало с тем несчастным джабуранцем? Он хоть жив остался? Я про раба, с которым сражался Фунир. Ты говорила, он джубаранец?

— О нет, моя тани, он кандриец. Большой, сильный мужчина. Я ходила смотреть, помогала служанкам княгини. Он такой… красивый, хотя мне никогда не нравились кардрийцы, моя тани. Но это пока скрывают. Говорят про это только в покоях княгини. Потому что ей плакалась тани Кариду. И тани Сафу тоже, она вчера подняла такой шум!

— А тётушке Сафу что не так?

— Моя тани, все знают, что ей нравятся большие и сильные кандрийцы. Вы просто были ещё маленькой, а потом замужем и далеко, вот и не знали. Вы побледнели, тани? Может быть, открыть окно? Душно здесь…

— Открой как можно шире, и дай воды. Холодной! Я просто устала.

Горничная метнулась, подала чашку, Юна выпила. Ну держись, тётка Сафу…

— Когда, говоришь, состоялся этот бой?

— Третьего дня, моя тани…

Перед уходом Юна взяла из шкатулки и надела еще несколько украшений. Главное — ожерелье с подвеской в виде крупного изумрудного «глаза», с перламутром, жемчугом и сапфирами. Украшение покойной матери, которое много лет вожделела Сафу. И ещё кое-что по мелочи…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Юна пошла одна. Идти было всего ничего — пересечь мощёный красным и серым камнем двор дома Тураи, потом — крошечный садик, открыть калитку и оказаться уже в садике «женского» дворца — той части дворца, что традиционно была отдана княгине и её ближним, там же жили и остальные женщины княжеской семьи. Юна, не имей она своего дома в Измире, тоже могла бы там поселиться. Но у себя лучше — больше свободы, доверия слугам, меньше любопытных глаз, и ни о чем не надо спрашивать позволения…

Её приветливо встретили.

— Ах, девочка моя, — княгиня Шалалу поднялась с широкого кресла, чтобы её обнять. — Покажись мне, — она повертела Юну в разные стороны. — Хороша. Только лучше стала! Тебе тяжело пришлось, мы знаем. Но хороша! Не передумала уезжать?

— Мне придется. Не хочу терять владения в Кандрии, — Юна невинно взмахнула ресницами.

— Понимаю, милая, — закивала княгиня. — Это правильно. Пусть наша кровь собирает как можно больше земель, от восхода и до заката. Но Кандрия, согласись, ужасная страна. Там женщины внушают жалость, они не умеют красиво одеваться, не умеют себя вести. Кандрийские мужчины просто дикари! И ты решишься туда уехать?

— Что поделать, моя княгиня, — Юна развела руками. — У всех свои недостатки.

Потом Юна обнялась и поздоровалась с каждой тётушкой, спросила о семье и здоровье, и кто из родных женился и обзавелся наследниками — обычный разговор родственниц, которые давно не виделись. Тетя Сафу казалась несколько более нервной, чем обычно, а обычно она совсем не подарок. Вообще, с кем-кем, а с ней Сайгуру лучше не надо знакомиться, во избежание серьезных душевных потерь…

Ладно, скажем прямо — Юна не потерпит никаких его знакомств такого рода в Измире. Как и где угодно ещё. Как долго ещё ей делать вид, что всё безразлично? Кажется, вот-вот — и достаточно!

Когда с приветствиями покончили, княгиня позвала Юну к себе и велела плотно закрыть дверь. Юна так и сделала, и села на скамеечку у её ног. Княгиня разлила по чашкам терпко-кислый ягодный напиток, дала чашку Юне, вздохнула, разглядывая её.

— Ты правда похорошела. Похожа на свою мать! Надо снять твой проклятый пояс, девочка. Хочешь, прикажу колдуну? Если он не сможет, то не знаю, кому это по силам… Хватит с тебя вдовства, столько лет маяться…

— О нет. Мне хорошо. И совсем было не скучно, — пошутила Юна.

О да, она не скучала. Полно дел каждый день, и если вспомнить войну…

Княгиня Шалалу не дала сбить себя с толку.

— Тебе хорошо без мужчины? Я начну плохо думать о Суреше. Он не разбудил в тебе женщину? Не верю, что он заставил тебя вечно носить пояс.

— Суреш был лучший, тётя. Мы любили друг друга.

— Бедный Суреш, натерпелся от своей феи, недаром потом так влюбился в тебя! Понимаю, каково тебе было с падчерицей. Истинная фея, — княгиня поджала губы. — Упрямая, вздорная, дерзкая, непослушная и непонятная. Недаром в старые времена проклинали так: что б тебе фею в жёны! Челла и её мать не феи, конечно, но говорят же, что фейская кровь на доли не делится. Есть капля фейской крови — есть целая фея!

Нельзя говорить о прежних жёнах своих мужей. Обычай. Юне следовало опустить глаза и скромно улыбнуться. Однако она заметила:

— Суреш очень любил мать своих старших детей. У них росли сын и дочь. И Челла, поверьте, умная и милая девушка. Мы прекрасно ладили.

— Это ты милая, что терпела её столько лет, — отрезала княгиня, она была упрямой и всегда настаивала на своём.

У Юны тоже есть дочь от тана Суреша Эмая, и был сын, который не дожил до своего рождения. Но о нём, о нерождённом сыне, до сих пор было больно вспоминать. Да и обнять дочь хотелось бы как можно скорее…

— Глупый кандриец должен радоваться, что сумел не жениться на фее, — добавила княгиня, хмурясь. — Ты твёрдо решила не выходить за Фунира? Хорошая кровь, хорошая семья. Думаю, у тебя в Кандрии он тоже смог бы развернуться.

— О, нет-нет…

— Как подумаю, что Мортаг подсунет тебе глупого и немощного кандрийца! Как твоей падчерице, — она вздохнула. — Признаться, на вид кандрийцы лучше, чем на деле. За такой срок не суметь взять девственность девушки. На что он годен, вообще?

Кажется, Челлы действительно ещё не было в Измире. По крайней мере, княгиня о её приезде не знала, иначе не говорила бы так.

— Он не так уж виноват, тут дело в фейских особенностях Челлы, — пояснила Юна. — Не каждый мужчина ей подойдет. Разве мать Челлы с первой попытки вышла замуж? Тётя, наша бай Сафу здорова? Она показалась мне немного не в себе.

— Сафу? Она здорова. Но рассержена, из-за раба, который не сумел её порадовать. Она приказала его выпороть, конечно, и ей полегчало, но не слишком.

Юна чуть не выронила чашку.

— Что с тобой, милая?

— Я удивилась, — нашлась Юна, надеясь, что её сердце застучало не слишком громко. — Это тот кандриец, который победил Фунира? Я так хотела на него взглянуть.