Ветки деревьев с шумом скользили по крыше машины. Онпригнулся, когда ветка с мокрыми листьями ударила прямо по ветровому стеклу. Онедва сдерживал крик, видя, как лимузин несется по выбоинам.

– Ты сейчас разбудишь ребенка.

– О ребенке не беспокойтесь: он чувствует себяпрекрасно, доктор, – сказала Мэри-Джейн. Ее юбка сползла вдоль бедер такнизко, что стали видны трусики.

Это была та еще дамочка – ему не надо было объяснять. Он былабсолютно уверен, что ребенок был ее собственный и она собралась рассказать емунеописуемо трогательную историю, как его оставили у подножия крыльца возледома. Но нет, у ребенка имелась мать где-то на болотах, слава Господу. Онсобирался написать об этом научную статью в медицинский журнал.

– Мы уже почти добрались до места! – выкрикнулаМэри-Джейн, чуть не врезаясь в заросли бамбука и лихо объехав их справа. –Теперь вам осталось только донести ребенка до лодки. Договорились?

– Какая еще лодка?! – закричал он.

Но сам знал чертовски хорошо, о какой лодке шла речь. Всерассказывали ему об этом старом доме, уверяя, что стоит доехать до пристаниФонтевро, только чтобы посмотреть на него. Трудно поверить, что он еще стоит:так покосилось его западное крыло. А еще труднее поверить, что этот клан всееще настаивает на том, чтобы жить там! Мэри-Джейн Мэйфейр убирала мусор возлеместного дешевого супермаркета в течение последних шести месяцев и пыталасьпривести в порядок жилье для себя и прабабки. Все знали об этом и каждый деньвидели, как Мэри-Джейн в коротеньких белых шортах и тенниске направляется вгород.

Однако доктор должен был признать, что даже в своей ужаснойковбойской шляпе она была прелестная девочка. У нее были самые высокие острыегрудки, которые он когда-либо видел, и губы цвета баббл-гам.

– Эй, надеюсь, ты не напоила малыша виски, чтобы егоутихомирить, не так ли? – спросил он.

Крошечный усталый малыш мирно похрапывал, выдувая большойпузырь розовыми губками. Бедный мальчик! Он должен расти в таком месте! ИМэри-Джейн даже не дала осмотреть ребенка, сказав, что бабушка уже сделала это.Бабушка, ну как же!

Лимузин остановился. Дождь лил как из ведра. Он едва успелрассмотреть, как выглядит дом, и увидеть огромные, похожие на вееры, листьязеленых пальметто. Но наверху, слава богу, горел электрический свет. А ведькто-то говорил ему, что у них нет никакого освещения.

– Я побегу и найду для вас зонт.

Мэри-Джейн с шумом захлопнула за собой дверцу машины, преждечем он успел сказать, что может и подождать, пока стихнет дождь. Вскоре дверцараспахнулась, и ему не оставалось ничего иного, кроме как подхватить ящик дляльда – как колыбельку.

– Вот, положите наверх полотенце, а то паренекпромокнет! – сказала Мэри-Джейн. – А теперь бегите к лодке.

– Уж лучше я пройду шагом, – сказал он. –Если вы будете столь любезны указать путь, мисс Мэйфейр.

– Смотрите, чтобы он не вывалился.

– Я вас умоляю! Я принимал роды в Пикаюне, штатМиссисипи, тридцать восемь лет, пока не очутился в этом забытом богом городишке.

«И как меня угораздило здесь очутиться?» – подумал он просебя.

Этот вопрос доктор задавал себе, наверное, уже тысячи раз,особенно в те минуты, когда его новой маленькой женушки, Эйлин, родившейся ивыросшей в Наполеонвилле, не было поблизости, чтобы напоминать ему об истиннойпричине переезда.

Боже праведный, это была большая тяжелая лодка из алюминия,и в ней не видно было и следа мотора! Но неподалеку стоял дом, всеточно, – нечто напоминающее цветом плавник. Капители колонн на лестницеполностью обвиты пурпурной глицинией, поднимающейся вверх до самой балюстрады.Заросли деревьев были столь густы, что целую минуту доктор оставался почтисухим. Туннель из зеленых зарослей поднимался вверх, к покосившейся переднейверанде.

«Свет здесь, по крайней мере, есть, прекрасно», –подумал он с облегчением. Если бы он увидел, что в доме горит толькокеросиновая лампа, то наверняка бы рехнулся. Может быть, он уже сходил с ума,пересекая всю эту помойку, густо заросшую ряской, с ненормальной молодой женщинойи рискуя утонуть в любую минуту.

«Вот что должно случиться, – говорила Эйлин. –Однажды утром мы приедем сюда, и здесь не окажется никакого дома, все это – всецеликом – потонет в грязном болоте. Помяни мое слово, это великий грех, есликто-то так живет».

Неся в одной руке ящик для льда с его молчаливым содержимым,доктор умудрился вскочить в мелкую лодку и оторопел, увидев на дне два дюймаводы.

– Лодка вот-вот потонет, ты должна сначала вычерпатьводу.

Его ботинки немедленно заполнились водой, достигшей щиколоток.Почему он согласился приехать сюда? И Эйлин знала все, до последнейподробности.

– Она не потонет, это всего лишь мелкий дождик, –успокоила его Мэри-Джейн Мэйфейр, орудуя длинным шестом. – А теперьдержитесь, пожалуйста, и смотрите, как бы не промочить ребенка.

Девчонка исчерпала все его терпение. Где он оказался?! Никтои никогда не разговаривал с доктором подобным тоном! Новорожденный даже в такуюгрозу чувствовал себя под полотенцами превосходно.

Боже милостивый, спаси, они скользили над передней верандойобветшавшей развалины – прямо в открытую дверь!

– Мой боже, здесь как в пещере, – заявилон. – Как вообще в нашем мире женщина отважилась рожать в таком месте? Вытолько посмотрите на все это. Вон те книги на верхней полке книжного шкафа –ведь они прямо над водой!

– Ну и что, там никого не было, когда хлынулавода, – возразила Мэри-Джейн, напрягаясь и с силой отталкиваясь шестом.

Он слышал звуки… Тонк-тонк – это ударялись друг о другаполовые доски под ними.

– И я думаю, уйма предметов все еще плавает погостиной. Кроме того, Мона Мэйфейр не хотела, чтобы ее ребенок появился на светздесь, внизу, она родила его наверху. Женщинам вообще не нравится, чтобы ихмалыши жили в передних комнатах, даже когда те не залиты водой.

Лодка натолкнулась на ступени и резко дернулась влево, такчто доктор невольно схватился за осклизлые мокрые перила. Он отскочил в сторонуи немедленно притопнул обеими ногами по ступеням, чтобы убедиться, что они несобираются затонуть прямо под ним.

Теплый поток света шел откуда-то сверху, и он услышал сквозьшум дождя другой звук, очень быстрый – кликети, кликети, кликети. Доктору былзнаком этот звук. А с ним и женский голос, что-то про себя напевающий. Звучалголос довольно приятно.