– Нет, я, кажется, не в состоянии этого выдержать.

– А меня даже пот прошиб, – сказал репортер.

«Патрони дает полный! Наконец-то!» – подумал Мел, услышав нарастающий оглушительный рев двигателей, и всем телом почувствовал их вибрацию. За хвостом самолета во мраке, прорезанном мерцанием ограничительных огней, бешено взметнулись ввысь снежные вихри.

– Машина номер один, – прозвучал резкий радиоголос. – Говорит наземный диспетчер. Как с ВПП три-ноль? Есть ли какие-нибудь изменения?

Мел взглянул на часы: в распоряжении Патрони оставалось три минуты.

– Самолет не стронулся с места, – сказала Таня, тоже прильнувшая к ветровому стеклу машины. – Все двигатели работают, но он не трогается с места.

Однако там еще не сложили оружия. Об этом говорили снежные вихри. И все же Мел видел, что Таня права. Самолет был недвижим.

Снегоочистители и грейдеры подошли ближе. Ярко поблескивали сигнальные «мигалки».

– Подождите еще, – сказал Мел в микрофон. – Воздержитесь направлять самолет на ВПП два-пять. Положение на три-ноль сейчас изменится.

И он переключил радио на волну пульта управления снежной командой, чтобы двинуть вперед технику.

Глава 14

Обычно после полуночи напряжение в диспетчерской немного спадало. Но сегодня этого не произошло. Из-за бурана аэропорт имени Линкольна продолжал принимать и отправлять самолеты с опозданием на несколько часов. И то, что они запаздывали, увеличивало неразбериху на взлетно-посадочных полосах и рулежных дорожках.

Большинство диспетчеров закончили в полночь свою восьмичасовую вахту и, еле волоча ноги, отправились домой. На их место заступили другие. Поскольку людей вообще не хватало, да и к тому же кто-то еще был болен, некоторых попросили остаться и сверхурочно поработать до двух часов утра, и в том числе руководителя полетов, главного диспетчера радарной Уэйна Тевиса и Кейза Бейкерсфелда.

Полтора часа назад, после волнующего и столь внезапно оборвавшегося на полуслове разговора с братом, Кейз, стараясь обрести душевное равновесие, сосредоточил все внимание на экране радара, перед которым он сидел. Если ему удастся не отвлекаться мыслями ни на что другое, решил он, оставшееся время – последняя в его жизни вахта – пролетит быстро. Кейз продолжал принимать самолеты с востока: слева от него сидел помощник – молодой человек, проходивший обучение на радаре. Уэйн Тевис продолжал наблюдать за работой, разъезжая по диспетчерской на своем высоком табурете, который он сдвигал с места, отталкиваясь от пола высокими каблуками своих сапог, – правда, менее энергично, чем в начале смены.

Кейзу как будто удалось сконцентрировать свое внимание на экране – и в то же время удалось не вполне. У него было какое-то странное ощущение, будто мозг его раскололся и он мыслит сразу в двух плоскостях. Часть его мозга была занята самолетами, прибывавшими с востока, – в данную минуту тут не возникало проблем. А другая часть размышляла над его собственной судьбой и занималась самоанализом. Такое положение, конечно, не могло длиться долго; Кейзу казалось, что мозг его подобен электрической лампочке, которая перед тем, как погаснуть, вспыхивает особенно ярко.

О себе он думал сейчас бесстрастнее и спокойнее, чем раньше, – возможно, помог разговор с Мелом, если не что-то еще. Все было продумано и решено. Смена Кейза рано или поздно окончится; он уйдет отсюда, и вскоре ожидание и все тревоги останутся позади. В нем зрело убеждение, что его жизнь уже отделена от окружающих и ничто больше не связывает его ни с Натали, ни с Мелом, ни с Брайаном или с Тео… как и их – с ним. Он принадлежит уже к мертвым. Да, он уже с теми, кто ушел, – с Редфернами, погибшими в обломках своего самолета, с маленькой Валери… Ведь в этом же суть! Почему только теперь стало ему ясно, что смертью он искупает свою вину перед Редфернами? «Интересно, уж не сумасшедший ли я?» – бесстрастно размышлял Кейз. Говорят, что жизнь кончают самоубийством сумасшедшие. Впрочем, какое это имеет значение? Он сделал выбор между мукой и покоем, и еще до наступления утра к нему придет этот покой. И снова, как уже неоднократно бывало на протяжении последних нескольких часов, рука его опустилась в карман, нащупывая ключ от комнаты 224 в гостинице «О’Хейген».

А другая часть его мозга, та, что еще сохранила прежнее чутье, автоматически продолжала следить за самолетами, прилетавшими с востока.

И лишь постепенно до сознания Кейза дошло, что рейс два «Транс-Америки» терпит бедствие.

Сообщение о намерении экипажа вернуться в аэропорт поступило на КДП примерно час назад и через несколько секунд после того, как стало известно решение, принятое Энсоном Хэррисом. Старший диспетчер Чикагского центра сообщил об этом по особому телефону руководителю полетов, предварительно предупредив центры в Кливленде и Торонто. Поначалу требовалось лишь поставить в известность начальство аэропорта имени Линкольна о том, что самолет просит разрешить посадку на полосу три-ноль.

А позже, когда центр в Кливленде передал рейс два Чикагскому центру, началась уже конкретная подготовка к приему самолета.

Руководитель полетов лично явился в радарную и поставил Уэйна Тевиса в известность о взрыве на рейсе два, о предполагаемом времени его прилета и о том, куда сажать самолет – на полосу два-пять или три-ноль.

Тем временем наземная диспетчерская предупредила аэропортовскую аварийку: «Будьте наготове и, как только самолет начнет снижаться, выезжайте на поле».

Наземный диспетчер по радиотелефону связался с Патрони и сообщил ему, что срочно нужна полоса три-ноль. Впрочем, Патрони уже знал об этом.

Затем на резервной волне установили контакт между КДП и кабиной самолета «Аэрео Мехикан», чтобы заранее обеспечить двустороннюю связь, которая могла понадобиться, когда Патрони сядет за штурвал.

В радарной Уэйн Тевис, выслушав сообщение руководителя полетов, невольно взглянул на Кейза. Если оставить все так, как оно есть, то именно Кейзу придется принимать рейс два от Чикагского центра и сажать самолет.

Тевис тихо спросил руководителя полетов:

– Может, нам снять Кейза и заменить кем-то другим?

Тот был в нерешительности. Он вспомнил о ЧП с военным самолетом КС‑135. Тогда он под каким-то предлогом отстранил Кейза и потом все думал, правильно ли поступил. Когда человек не очень уверен в себе и может в любую минуту утратить остатки уверенности, достаточно пустяка, чтобы перетянуть в гибельную сторону чашу весов. К тому же руководитель полетов чувствовал себя неловко оттого, что помешал разговору Кейза с братом в коридоре. В тот момент он вполне мог бы подождать, но не подождал.

Кроме того, руководитель полетов сам до смерти устал – не только за сегодняшний день, но и за все предыдущие. Он вспомнил, что недавно где-то читал, будто в середине семидесятых