– Мне бы хотелось иметь право сослаться на вас. – Голос Томлинсона выдавал охватившее его волнение. Репортер уже понял, что ему дают в руки сенсационный материал. – Вы разрешите?

Мел понимал, что появление этого в печати вызовет черт знает какой вой. Уже в понедельник утром начнутся возмущенные звонки из муниципалитета. Но кто-то должен сказать правду во всеуслышание. Люди имеют право знать, какой опасности они подвергаются.

– Валяйте, – сказал Мел. – Я сейчас в подходящем настроении для такого интервью.

– Я как раз об этом и подумал. – Репортер пытливо, с любопытством поглядел на Мела. – Не обижайтесь, но вы сегодня, что называется, в форме. И сейчас, и раньше – когда разговаривали с этим адвокатом, а потом – с медоувудцами. Совсем как в былые времена. Давненько я не видал вас таким.

Мел смотрел прямо перед собой на рулежную дорожку, намереваясь обогнать самолет компании «Истерн», заворачивавший налево. Он думал: неужели то, что происходило с ним последние два-три года, даже другим бросалось в глаза, неужели этот упадок духа был столь очевиден?

Таня, сидевшая совсем рядом, так что он ощущал ее близость и исходившее от нее тепло, проговорила негромко:

– Мы вот все время толкуем о взлетно-посадочных полосах, об этих медоувудцах, об общественном мнении и всяком таком прочем, а меня не покидает мысль о тех, кто там, в этом самолете. Что они сейчас чувствуют, как им, наверное, страшно.

– Да, им, конечно, страшно, – сказал Мел. – Если они не потеряли сознания и отдают себе отчет в случившемся. Мне бы тоже было страшно на их месте.

Мелу припомнилось, какой ужас пережил он много лет назад, когда у него зажало ногу в потерявшем управление военном самолете. И при этой мысли тотчас заныла старая рана, словно воспоминание пробудило к жизни уснувшую боль. Волнения последних часов заглушили все остальное, но сейчас, как всегда в минуту усталости и перенапряжения, рана снова дала себя знать. Мел, сжав губы, ждал, когда боль утихнет.

Он прислушался по радио к переговорам наземных служб. Затем снова включил свой микрофон.

– Говорит машина номер один, вызываю наземного диспетчера. Вы получили сообщение о том, в каком положении окажется пострадавший самолет, если ему не дадут полосу три-ноль?

– Машина номер один, мы вас слышим, чрезвычайность положения понимаем. Это вы, мистер Бейкерсфелд?

– Да, это я.

– Не отключайтесь, пожалуйста, сэр. Мы сейчас принимаем еще одну радиограмму.

Машина Мела уже приближалась к полосе три-ноль. От того, что сейчас сообщат, будет зависеть, придется ли Мелу прибегнуть к самым крайним, отчаянным мерам, мысль о которых его не покидала ни на секунду.

– Машина номер один, говорит наземный диспетчер. Только что получена радиограмма с интересующего вас самолета, – передал Чикагский центр. – Начинаю: «Прямой курс до Линкольна ничего нам не даст, если нас посадят на ВПП два-пять… самолет тяжело нагружен, садиться будем на большой скорости…»

В машине управляющего аэропортом три человека напряженно слушали радиограмму Вернона Димиреста. При словах: «Если нас посадят на ВПП два-пять… вы будете иметь разбитую машину и груду трупов…» – Мел услышал, как Таня тихонько ахнула, и почувствовал, что она вся дрожит.

Мел собирался уже подтвердить прием и отключиться, когда наземный диспетчер заговорил снова:

– Машина номер один… мистер Бейкерсфелд, получена еще одна радиограмма, дополнительно к предыдущей, адресована лично вам – от вашего зятя. Может быть, примете ее по телефону?

– Исключено, – сказал Мел. – Передавайте, я слушаю.

– Мистер Бейкерсфелд, – диспетчер явно колебался, – радиограмма сугубо личного характера…

Диспетчер, так же как и Мел, знал, что передачу по радио в аэропорту будет слушать много посторонних ушей.

– Радиограмма имеет отношение к создавшейся ситуации?

– Безусловно.

– Тогда читайте.

– Слушаюсь, сэр. Начинаю: «Это по твоей милости, сукин ты сын, заварилась вся эта каша. Ты не хотел слушать, когда я говорил: к дьяволу страховки в аэропорту…»

Мел, сжав зубы, прослушал радиограмму до конца, затем бесстрастно подтвердил прием: «Вас понял», – и отключился. Должно быть, несмотря на катастрофическое положение, в котором находился самолет, Вернон получал большое удовольствие, посылая эту радиограмму, думал Мел, а узнай он о том, при каких обстоятельствах была она передана по назначению, это порадовало бы его вдвойне.

По существу же, вторая радиограмма была излишней. Мел принял решение уже после первой.

Он выехал на полосу три-ноль. В лучах прожекторов видно было кольцо служебных машин вокруг застрявшего в снегу «боинга». Мел с облегчением отметил, что снега на полосе немного и вся она, за исключением участка, занятого самолетом, уже расчищена.

Мел переключился на волну технических служб аэропорта.

– Машина номер один вызывает пульт управления снежной командой.

– Пульт управления слушает. – Голос Дэнни Фэрроу звучал устало, что было совсем не удивительно. – Валяй, что там у тебя?

– Дэнни, – сказал Мел, – разъедини «Анаконду». Снегоочистители «ошкош» и тяжелые грейдеры срочно отправь на полосу три-ноль к застрявшему самолету, и пусть ждут там дальнейших распоряжений. Как только они туда двинутся, тотчас сообщи мне.

– Вас понял, исполняю. – Мелу показалось, что Дэнни хотел что-то спросить, но раздумал. Секунду спустя сидевшие в машине услышали, как он на той же волне дает распоряжение «лидеру» «Анаконды».

Репортер «Трибюн» наклонился к Мелу за спиной у Тани.

– Я все пытаюсь как-то увязать одно с другим, – сказал он. – Насчет страховок… Ваш зять – один из наиболее влиятельных членов Ассоциации пилотов гражданской авиации, не так ли?

– Так.

Мел остановил машину в нескольких футах от ярко освещенного прожекторами участка полосы, в центре которого находился огромный лайнер. Работа здесь кипела вовсю. Вокруг самолета и под его брюхом – везде люди трудились лихорадочно, ожесточенно. Мелькнула коренастая фигура Патрони, отдававшего распоряжения. Мел ждал ответа от Дэнни Фэрроу, чтобы затем присоединиться к Патрони.

Томлинсон проговорил с расстановкой:

– Я сейчас припоминаю, что уже слышал как будто об этих страховках. Кажется, ваш зять поднял большой шум по поводу страхования жизни в аэропорту, против которого восставала и Ассоциация пилотов, но вы уложили его на обе лопатки – так?

– Не я уложил, а Совет уполномоченных, но я был согласен с ним.

– Мне бы хотелось, если позволите, задать вам несколько нескромный вопрос: события этой ночи не заставили вас изменить вашу точку зрения?

– Но послушайте, право же, сейчас не время… – вмешалась Таня.

– Я вам отвечу, – сказал Мел. – Я не изменил своей точки зрения, пока еще не изменил. Но я буду над этим думать.

Мел рассуждал так: сейчас не время менять свою позицию в этом вопросе (если вообще ее следует менять). Нет, во всяком случае, не сейчас, в горячке, в смятении чувств, в обстановке катастрофы. Пройдет день-другой,