Теперь двигатели развили уже более трех четвертей полной тяги. По высокому тону их гула он определил, что они работают на большую мощность, чем в тот раз, когда пилот «Аэрео Мехикан» пытался сдвинуть самолет с места. А по вибрации фюзеляжа Патрони понял, почему пилот тогда отступил. При нормальном положении вещей самолет уже быстро катил бы по взлетно-посадочной полосе. Но сейчас он стоял на месте, сдерживаемый глубоко застрявшими в грязи колесами, и весь трясся как в лихорадке. Было ясно, что он вот-вот встанет на нос. Молодой механик, которому явно уже было не по себе, искоса взглянул на Патрони, а тот перехватил этот взгляд и буркнул:

– Если машина сейчас не сдвинется, из нее сделают дохлую утку.

Но, как и во время двух предыдущих попыток, самолет упрямо буксовал на месте.

Патрони решил раскачать самолет, надеясь таким образом высвободить колеса из грязи. Он сбавил тягу двигателей, потом снова резко ее увеличил. Но самолет по-прежнему не двигался. Изжеванная сигара во рту Патрони потухла. Он с омерзением выплюнул ее и полез за другой. В кармане оказалось пусто – сигара была последней.

Патрони ругнулся и снова взялся за рычаги. Двинув их еще больше вперед, он рявкнул:

– Да вылезай же! Вылезай, сукин ты сын!

– Мистер Патрони! – крикнул ему механик. – Машина больше не выдержит.

Внезапно у них над головой ожило радио. Послышался голос руководителя полетов:

– Патрони, говорит КДП. Мистер Бейкерсфелд передал: «Время истекло. Заглушите двигатели».

Глянув наружу, Патрони увидел, что снегоочистители и грейдеры пришли в движение. Он знал, что они не подойдут близко, пока на самолете работают двигатели. Но он вспомнил предупреждение Мела: «Когда КДП скажет, что время истекло, – никаких споров».

Он подумал: «А кто спорит?»

Снова раздался настойчивый голос по радио:

– Патрони, вы меня слышите? Подтвердите прием.

– Мистер Патрони! – заорал молодой механик. – Вы слышали? Глушите двигатели!

Патрони крикнул в ответ:

– Ни черта не слышу, сынок. Слишком много шума.

Любой дошлый аварийщик знает, что в его распоряжении есть еще минута, когда эти паникеры у себя там, наверху, говорят, что время истекло.

Ох, как ему нужна была сейчас сигара!

И вдруг Патрони вспомнил: несколько часов назад Мел Бейкерсфелд поспорил с ним на коробку сигар, что он не сдвинет этот самолет с места.

И он крикнул механику:

– Я проигрываю пари. Иду ва-банк! – И быстрым, решительным движением двинул вперед рычаги до упора.

Звон и вибрация и прежде были устрашающими. А теперь они стали просто невыносимы. Самолет трясло так, что казалось, он вот-вот развалится. Патрони снова изо всей силы качнул педали руля направления.

В кабине на приборной доске вспыхнули огни, предупреждающие о перегреве моторов. Впоследствии механик описал это так: «Огни замелькали, точно на игральном аппарате в Лас-Вегасе».

– Температура выхлопного газа – триста семьдесят один градус. – В голосе молодого механика слышалась тревога.

По радио продолжали сыпаться приказы, в том числе и приказ поскорее убраться из самолета. Патрони и сам чувствовал, что пора это сделать. Рука его, лежавшая на рычагах, напряглась.

И вдруг машина качнулась. Сначала она только чуть-чуть сдвинулась с места, а потом со все возрастающей скоростью рванулась вперед к рулежной дорожке. Молодой механик что-то крикнул предостерегающе. Патрони мгновенно оттянул назад все четыре рычага и скомандовал:

– Выпустить закрылки!

Оба видели, как от самолета бросились врассыпную люди.

До рулежной дорожки оставалось всего пятьдесят футов, а самолет еще катил вовсю. Если его не завернуть, он промчится по бетону и снова увязнет в снегу по другую сторону дорожки. Почувствовав под колесами бетон, Патрони изо всех сил налег на левый тормоз и двинул вперед два правых рычага. Тормоз и рычаги сработали, и самолет, описав крутую дугу, завернул влево. Патрони снова убрал оба рычага и налег на все тормоза. «Боинг» еще немного прокатился, замедлил бег и стал как вкопанный.

Патрони осклабился: самолет стоял как раз посредине рулежной дорожки.

Взлетно-посадочная полоса три-ноль – в двухстах футах позади них – была свободна.

В машине Мела Бейкерсфелда раздался возглас Тани:

– Он сделал это! Сделал!

Мел, сидевший рядом с ней, уже связался по радио с пультом управления снежной командой и приказал убрать с поля снегоочистители и грейдеры.

А всего несколько секунд назад Мел в третий раз гневно потребовал, чтобы КДП велел Патрони немедленно выключить двигатели. Мелу ответили, что его требование передано, но Патрони не подчиняется. Мел до сих пор еще не остыл и мог устроить большие неприятности Патрони, не подчинившемуся приказу управляющего и даже не подтвердившему его получение. В то же время Мел знал, что никакого разноса он не устроит: Патрони с честью вышел из тяжелейшего положения, а ни одному разумному человеку и в голову не придет выносить порицание за успех. Знал Мел и то, что после сегодняшнего вечера в легенде о Патрони прибавится еще одно звено.

Снегоочистители и грейдеры уже уходили с полосы три-ноль. Мел снова переключился на частоту КДП:

– Машина номер один вызывает наземного диспетчера. Самолет, мешавший движению, убран с ВПП три-ноль. Машины тоже покидают полосу. Остаюсь для проведения инспекции.

Мел включил прожектор и направил его луч на поверхность взлетно-посадочной полосы. Таня и Томлинсон внимательно вглядывались в нее вместе с ним. Случалось, что после таких происшествий рабочие оставляли на полосе инструменты или материалы, что могло причинить серьезный ущерб взлетающим или садящимся самолетам. Однако сейчас при свете прожектора не видно было ничего, кроме неровной поверхности, занесенной снегом.

Снегоочистители один за другим на ближайшем перекрестке сворачивали с полосы. Мел нажал на газ и последовал за ними. За последние минуты и он, и Таня с Томлинсоном до того перенервничали, что сейчас были совсем без сил, хотя и понимали, что главная нервотрепка еще впереди.

Когда его машина, в свою очередь, свернула влево, Мел радировал:

– ВПП три-ноль очищена и свободна для эксплуатации.

Глава 16

Самолет, летевший рейсом два «Золотой Аргос», находился среди облаков в десяти милях от аэропорта на высоте полутора тысяч футов.

Энсон Хэррис, отдохнув немного, снова взялся за штурвал.

Аэропортовский диспетчер – голос его показался Вернону Димиресту смутно знакомым – последовательно менял им курс, слегка заворачивая самолет по мере того, как они снижались.

Оба пилота понимали, что курс им прокладывает человек опытный и, следовательно, посадку на любую из двух полос можно будет осуществить без особого маневрирования. Решение о том, на какую полосу их будут сажать, могло поступить в любую минуту.

И по мере того как приближалась