семь дней. Моя спина ударилась о стену, и я соскользнул на землю…

Наши груди вздымались, когда мы рухнули под полярной луной после нашей пробежки, хижина была всего в нескольких футах от нас, книги, которые мы украли, были рядом со мной. Некоторое время мы смотрели на звезды в глубоком Норвежском Лесу, месте, где обитали все дикие существа. Я повернул голову к Фэллон, наблюдая, как поднимается и опускается ее грудь, опускается живот, трепещут ресницы, приоткрывается рот.

— Как ты думаешь, они знают, что мы смотрим на них? — спросила она, не отрывая взгляда от неба. — Ну знаешь, звезды?

Мой взгляд метнулся к тому же небу, затем снова опустился на нее. В ее голове роилось множество вопросов, на большинство из которых у нее уже были ответы. Это нервировало и вызывало ностальгию одновременно, то, как ее непрестанное своеволие отзывалось моему. Если бы я не знал, я бы сказал, что она даже усомнилась бы в существование моего черного, гнилого сердца, даже после того, как я вырвал его из моей груди и показал бы ей, доказав, что это бесполезная вещь.

— Я думаю, что звезды, вероятно, задают себе тот же вопрос, — сказал я ей, постукивая пальцами по ее запястью, чувствуя, как бьется ее пульс.

— В смысле?

— Ты думаешь, что смотришь на звезды, когда на самом деле вся галактика смотрит на тебя.

Я сжал ее руку, не зная, почему я не мог просто сказать, что люблю ее. Почему я не мог сказать ей что-то настолько реальное и правдивое. Я никогда ни в чем не был хорош, но мне всегда было хорошо с ней по-своему, странно. Румянец Фэллон пополз от ее щек вниз к груди. На это было приятно смотреть, особенно зная, что именно я мог вызвать такую реакцию.

— Каково это было, Фэллон?

— Освобождающе.

Она перевернулась и бросилась на меня сверху, накрыв меня.

— Что это было?

— Второе дыхание. Причина, по которой я бегу. Один из немногих моментов, которые мы испытываем, когда наше тело отвергает то, что думает наш разум, доказывает, что это неправильно. Явление, которое случается не очень часто, и которое приходит, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Это одно из тех необъяснимых чувств, которые ты должен испытать на себе. Доказательство того, что мы намного сильнее, чем думаем.

Глава 48

Фэллон

Если бы слезы могли говорить, я задавалась вопросом, какие слова они бы сформировали. Может быть, какое-то имя, которое они написали бы по буквам на полу его прихожей.

Я не знала, как долго я здесь лежала. В какой-то момент я заставила себя перестать плакать, надеясь, что, сдерживая слезы, мое сердце не узнает, что оно разбито. Это было бесполезно. Я была безнадёжна, прижимая книгу к груди, когда солнце опускалось в лес через окно.

Краткое чувство безмятежности охватывало меня в сладкие, спорадические моменты сна. Джулиан тоже был там. Потому что он всегда был везде и нигде… И я ненавидела его за это, за то, что он сделал со мной. За то, что он сделал с нами! За то, что не боролся сильнее!

Куда они могли его отвезти? Что они могли с ним сделать? Ничто не имело смысла, и я не могла понять, почему его друзья — единственные три человека, которые должны были понять — избили его голым на полу его спальни. Это разбило мое гребаное сердце, и я ничего не могла поделать! Я обнаружила, что схожу с ума — схожу с ума — кричу, плачу, дрожу и совершенно неподвижна. Взлеты, падения и бездна, снова и снова, все для него. И все это ради человека, который не смог научиться любить себя так, как любила его я. Тот, кто вообще не мог сопротивляться.

Потребовалось все — все — чтобы не вырвать каждую страницу из корешка этой книги, которую он оставил мне, и вместо этого я швырнула ее через всю хижину к стене. Я вцепилась в свои волосы! Он не сопротивлялся. И теперь я осталась одна, борясь с самой собой достаточно за нас обоих. Все, что он сделал, это украл книги, стоило ли так с ним обращаться? Заберут ли они и его жизнь тоже? Неизвестность медленно убивала меня. Я больше ничего не знала. Затем, после очередного безумного приступа, я снова впала в неподвижность.

Прошло время, и входная дверь в хижину со скрипом отворилась.

Я не потрудилась поднять голову, чтобы посмотреть, но шаги становились все ближе и громче. Чья-то рука легла мне на плечо.

— Фэллон, что ты здесь делаешь?

Голос не принадлежал Джулиану. Мне больше не было дела до того, кому он принадлежал и что они со мной сделают. Кто бы это ни был, он обошел меня кругом, присел на корточки. Мой взгляд оставался парализованным на том же месте, где раньше была стена. Теперь только выцветшая джинсовая ткань.

— Почему бы тебе не позволить мне отвезти тебя домой?

— И где это? Дом? — прошептала я, узнав, что это был Джон. Наступила долгая тишина, в воздухе повисла большая ноющая пустота. Я глубже вжалась в деревянный пол, если это вообще было возможно. Джон потер мою руку, и я отдернула ее.

— Я хочу быть здесь, когда он вернется.

— Джулиан не вернется, — сказал он, и его слова врезались в меня. Я зажмурилась, заставляя свои слезы не верить в это. Я сжала свое сердце, отвергая свое сердце, чтобы принять это. Я сжала свой разум, желая забыть об этом.

— Он в камере. В туннелях.

— Тогда, я полагаю, мы оба заключены в тюрьму этой боли. Хорошо. Он этого заслуживает.

Я не хотела так говорить, но я не могла сдержать свой гнев. Джулиан мог бы бороться против них. По крайней мере, попытаться. Если не для себя, то, по крайней мере, для меня.

— Тогда тебе также будет приятно узнать, что через семь дней он будет приговорен к Плетеному человеку. Если ты действительно так считаешь, ты пойдешь со мной и позволишь мне отвезти тебя домой, чтобы ты была в безопасности. Сегодня первый день Самайна, и сегодня полнолуние. Никогда не знаешь, какие пакости припасли жители равнин.

Он сделал паузу, переводя дыхание.

— Затем ты сможешь попрощаться с городским монстром, когда придет время. Он захочет тебя увидеть.

Монстр. Он сказал это с отвращением, как будто хотел испытать мое обожание, вызвать во мне злость.

И я прошептала:

— Все люди в той или иной степени монстры.

Я перевела взгляд на него,