Естественно, это заявление было встречено молчанием. Никто среди индейцев ни слова ни понял. Затем на испанцев обрушился град стрел. В ответ прозвучали выстрелы. Это обратило индейцев в бегство, и они скрылись в лесистых горах.

Фернандес де Овьедо сказал Педрариасу: «Господин, сдается мне, эти индейцы не станут слушать теологию этого „Требования”, а у вас нет никого, кто бы мог разъяснить им это. Не хочет ли ваша честь, чтобы мы сдерживали их, пока не удастся захватить одного из этих индейцев и посадить в клетку, чтобы разъяснить ему все это на досуге, а мой господин епископ мог объяснить это ему?»{1320} Затем Овьедо передал документ Педрариасу, который со смехом взял его, и к этому смеху присоединились все, кто услышал эту речь. Но эти «Требования» продолжали зачитывать деревьям и пустым деревням, иногда под барабанный бой, иногда с кораблей у побережья острова.

Лас Касас говорил, что не знал, смеяться ему или плакать, когда слышал чтение этого документа{1321}. Даже автор документа, Паласиос Рубиос, посмеялся бы, если бы Овьедо рассказал ему об этом{1322}.

По пути к заливу Картахены шторм занес Педрариаса на Исла-Фуэрте, где он захватил в плен нескольких индейцев. 30 июня 1513 года он добрался до места назначения – Санта-Марии-ла-Антигуа-де-Дарьен в западной части залива Ураба.

Там он обнаружил колонию из сотни с небольшим испанцев, на которых работали около 1500 индейцев в качестве слуг или батраков. Комендантом, конечно, был Нуньес де Бальбоа. Поселение казалось богатым. Лас Касас сообщал, что колонисты до 1512 года получили доход свыше 36 миллионов мараведи, из которых 7 миллионов поступили королю. В то же время поход Нуньеса де Бальбоа в «Южное море» принес более 13 миллионов мараведи. Овьедо счел, что Бальбоа и его друзья живут хорошо и разбогатеют. Один Бальбоа заработал более 5 миллионов мараведи{1323}. Ему также удалось добиться, чтобы его индейцы были более-менее довольны – если и не «кротки как овечки»{1324}, как он позднее утверждал.

Бальбоа, находившийся в трех милях от берега в Санта-Марии, был извещен через гонца о новом событии: «Сеньор, Педрариас прибыл в порт и повел себя как губернатор этих земель»{1325}. Бальбоа заявил, что весьма доволен этим и устроил прием в честь нового губернатора. Действительно, он с колонистами встретил Педрариаса с пением «Te Deum Laudamus»{1326}, два предводителя обнялись, а затем Педрариас, его супруга и епископ Кеведо торжественно вошли в город, который уроженцам Сеговии должен был показаться самой убогой дырой на земле. Старые жители предложили новоприбывшим свои дома до тех пор, пока индейцы не построят для них новые. Но это не решило проблемы размещения, поскольку строительство новых домов требовало времени.

Педрариас направился в ратушу, где представил свой мандат и, уволив всех старых советников, зависящих от Бальбоа, назначил новых. Он имел с Бальбоа долгий разговор в учтивом тоне, расспрашивая подробности о землях, а также передал ему благодарность от короля за все, что он сделал. В ответ Бальбоа 2 июля дал Педрариасу отчет по обнаруженному им золоту и перечислил имена всех касиков, которых он покорил.

Затем началось резиденсия Бальбоа, в котором ответственным судьей был лиценциат Гаспар де Эспиноса, сопровождавший Педрариаса. Это вызвало долгую ссору между друзьями Бальбоа и Фернандеса де Энсисо, которого Бальбоа изгнал и который теперь вернулся. Но Эспиноса не позволил врагам Бальбоа руководить своими решениями. В действительности он быстро понял, что Бальбоа был замечательным предводителем, как понял это и епископ Кеведо. С другой стороны, Педрариас хотел отправить Бальбоа в Испанию в кандалах из-за его самоуверенности и непокорности. Кеведо удалось не допустить этого, в результате его обвинили в закулисных переговорах с Бальбоа. Тем временем Педрариаса подкосила болезнь – вероятно, подагра, из-за которой он постоянно не мог заниматься делами{1327}.

Мартир говорит, что в Дарьене царила атмосфера процветания. Он писал папе:

«Все, что испанцы посадили или посеяли в Урабе, выросло великолепно. Разве, ваше святейшество, это не достойно высочайшего восхищения? Все виды семян, все прививки, сахарный тростник, саженцы деревьев, черенки, не говоря уже о курах и четвероногих, о которых я упоминал, были привезены из Европы. О восхитительное плодородие! Огурцы и прочие овощи готовы к сбору менее чем за двадцать дней! Капуста, свекла, латук, салат и прочие овощи созревают за десять дней, тыквы и дыни собирают через двадцать восемь дней после того, как посеяны семена. Саженцы и рассада деревьев, которые мы сажаем в наших питомниках или канавах, равно как и черенки деревьев, таких же, как в Испании, приносят плоды так же быстро, как на Эспаньоле»{1328}.

Но географическое положение колонии было не столь благодатным. «Захолустный городок Антигуа, состоящий из двух сотен домов в туземном стиле, в котором жили испанцы Бальбоа, с трудом мог вместить 1500 новых поселенцев. Болезни и голод… сокращали жизнь поселенцев…» – писал Паскуаль Андагойя. Он добавлял: «Эти поселения до тех пор были маленькими и могли сами себя обеспечивать. Но они не могли вместить новых поселенцев… люди начали заболевать так, что их невозможно было вылечить, и такими образом за один-единственный месяц семьсот человек умерли от голода или modorra[29]»{1329}. Впервые это ужасное слово употреблялось для описания болезни, которая так повлияла на раннюю Испанскую империю. Вероятно, это была форма сонной болезни, возможно, «болезнь Чага» – изнурительный недуг, передаваемый насекомыми.

Кроме того, имели место волнения из-за того, что провизия, которую севильские чиновники предназначили для продажи, так и не была распределена{1330}. Вдобавок выяснилось, что большая часть из привезенных бекона и солонины, даже галеты и соленая рыба, протухли во время плавания. Инспектор Хуан де Тавира раздавал провизию маленькими пайками, но некоторые из тех, кто ее получал, продавали ее более богатым эмигрантам. Это прекратилось после поджога складов. Тогда новые колонисты начали разорять дома индейцев, иногда предлагая им шелковое платье за кусок хлеба. Рассказывали, что поселенцы из Севильи или Бургоса умирали с криком «Хлеба!» Затем последовал налет саранчи. Старая колония все больше сожалела о том, что сюда приехали новые поселенцы, – но растущее соперничество между Педрариасом и Бальбоа не давало рационально подойти к решению проблемы надвигающейся катастрофы.