Но какие-то люди крестились, притом вполне добровольно, например Лейв, сын Эйрика Рыжего, первого гренландца[994] (это имя, как известно, связано с самой ранней высадкой европейцев на побережье Северной Америки, в месте, названном ими «Винланд»).

Уже после официального введения крещения, путем жестокого насилия язычество норвежцев подавлял другой креститель, конунг Олав Харальдссон, также прямой потомок Харальда Прекрасноволосого (995–1030; король 1014–1028), позднее прославленный как святой в Норвегии и в Швеции. Его деятельность в этом направлении подробно описана Снорри в «Саге об Олаве Святом». Многие бонды снова выступили против крещения (гл. CXII, CXXI и др.). Но король, передвигаясь с сильной дружиной от поселения к поселению, устраивал собрания полноправных местных жителей и требовал, чтобы здешние бонды уничтожили свои капища и крестились, угрожая, что в противном случае он заберет их имущество, перережет скот и лошадей, а дворы предаст огню. При несогласии бондов он приводил свои угрозы в исполнение, отнимая скот и другое имущество, подчас убивая и самих непокорных жителей, а также применяя пытки. Зная о последствиях отказа, многие бонды соглашались креститься и позволяли конунгу построить и освятить в их поселении церковь. Но наученный опытом Олав, не без оснований опасаясь рецидивов язычества в данном поселении после своего отъезда, на всякий случай казнил наиболее влиятельных местных жителей и брал в заложники сыновей бондов.

В саге рассказывается, как однажды осенью конунгу донесли, что «во внутреннем Трандхейме» бонды устраивают пиры, режут скот и лошадей, окропляют алтари кровью и совершают жертвоприношения ради будущего урожайного года. Олав отправился туда, допросил бондов, в том числе «могущественных», и выяснилось, что все они «язычники по вере, хотя и крещены». Тогда он собрал тинг «и все вынуждены были подчиниться». Еще он построил и освятил там церковь, добро бондов забрал, при этом многих убил или искалечил[995]. Перед битвами Олав всегда служил молебны, в своей усадьбе в городе Нидаросе построил церковь[996].

Арнор Скальд Ярлов оставил свидетельство жестокости короля Олава Харальдсона:

«Ему все меньше доверял народ» (гл. CXXIV). В то же время конунгу грозил Кнут Великий, стремившийся присоединить Норвегию к своей Датско-Британской империи, причем он уже нанес серьезное поражение Олаву, получив большинство голосов на тинге. Конунгу с некоторыми преданными дружинниками пришлось отсиживаться на Руси. Когда он вернулся в свою страну и попытался отвоевать власть, против него с оружием в руках выступили бонды и местная знать. В битве при Стикластадире (Норвегия, 1030 г.) они оказали поддержку датчанам, совместно с ними разгромили дружину конунга, а сам он погиб, сражаясь[998]; Норвегия на время попала под власть Кнута Великого Датского. Снорри элегически заключает это повествование, сообщая, что королю было в то время 35 лет, что он был конунгом 15 лет и это была его двадцатая битва (!).

Олав Харальдссон не только насаждал христианскую веру, но и заботился о создании и укреплении соответствующей церковной организации: постройке церквей[999], наделении их владениями, рукоположению священников и епископов.

После смерти Олава его придворные скальды Торгрим Ловтунге и Сигват продолжали прославлять короля. По преданию, кровь погибшего конунга обладала целительными свойствами, а у его могилы сразу же начались чудеса[1000]. Его сын Магнус Добрый (1035–1047) ввел празднование Дня св. Олава, для его останков сделали драгоценную раку, и «каждые двенадцать месяцев он [сын Магнус] подстригал его волосы и ногти, и у него находился ключ, которым отпиралась рака»[1001]. Нетленность тела покойного, его свежее состояние и, в частности, отрастание волос и ногтей считались, как известно, прямым признаком святости[1002]. При короле Свейне епископ Гримкель объявил Олава святым (1031). Постепенно культ св. Олава, первого скандинавского святого, распространился по всей Скандинавии. Св. Олав стал патроном Норвегии, с его именем связано множество легенд и преданий, в которых, однако, во многом отражены дохристианские поверья. Св. Олаву традиция приписывает и важную роль в крещении бондов острова Готланд, который он, проездом на Русь или обратно, посетил незадолго до принятия там новой веры.

Но христианство в среде норвежцев и исландцев постепенно распространялось. Так, Гисли («Сага о Гисли», гл. XXII и др.) «был человек мудрый, и у него был большой дар видеть вещие сны». Он посетил много стран, в том числе Данию, устраивал пиры, однако жертвы не приносил. После его смерти жена крестилась (в Дании) и совершила паломничество в Рим[1003]. Знатная и богатая Ауд Мудрая, дочь Кетиля Плосконосого, переехав в Исландию с двадцатью свободными спутниками, заняла там земли и велела на них поставить кресты[1004]. Проложивший путь в Америку Лейв сын Эйрика Рыжего, прозванный «удачливым», поскольку на новой земле росла «самосеянная пшеница», а также огромное удивительное дерево «месур», был уже христианином. Отец его Эйрик, оставшийся в Исландии, продолжал быть язычником, мать же крестилась и не захотела больше жить с мужем[1005].

С XII столетия Норвегия обретает пять епископств и собственного архиепископа (1152/3), с резиденцией в городе Нидарос (Трандхейм)[1006]. Появление собственного архиепископства значительно ускорило процесс христианизации страны и решение административно-правовых и финансовых проблем местной церкви. Этому архиепископству была подчинена и исландская церковь.

В Швеции христианство было, как уже говорилось, объявлено государственной религией при короле-объединителе Олаве Шётконунге, в начале XI в. Под нажимом короля (предварительно пытавшегося с помощью языческого гадания узнать, к какому результату приведет его решение (!)), при поддержке народного собрания и после многих осложнений свеи стали «отправлять… святые таинства». Конунги и представители знати строили церкви, одаривали их земельными владениями и ценностями, были милостивы к церковнослужителям, особенно в городе Сигтуне. При всем том в других городах по нескольку лет отсутствовали священники. Нередко же тех священнослужителей, что были туда рукоположены, в том числе епископов, народ изгонял или безжалостно убивал, а церкви сжигал[1007]. Язычество к тому времени отнюдь не было изжито.