Банашар сухо усмехнулся.

– Я как раз собирался, капитан, вам отсоветовать. Может быть, отсюда это выглядит привлекательно – жизнь, состоящая из бесцельных мгновений, когда ничто над тобой не довлеет. Но, поверьте моему слову, с тем же успехом вы могли бы самому себе башку срубить – оно и быстрее, и не так позорно.

Скрипач налил в котелок воды и пристроил его над огнем. Потом стал подбрасывать туда ломтики сушеного мяса.

– Да нет, о такой… бестолковщине я не думал. Скорее насчет рыбной ловли.

– Я и не подозревал, что в душе вы моряк.

– Вы сейчас про лодку и сети? По морям, по волнам? Нет, жрец, я не про такую рыбалку. Это что-то вроде работы получается, да еще и опасной вдобавок. Нет, я уж так, с бережка. В виде хобби, а не для заработка.

Банашар невольно взглянул на покрытое морщинками лицо Тавор и вздохнул.

– Нам всем следовало бы заниматься своими хобби. Делать лишь то, что нас радует, что доставляет невидимое другим удовольствие.

– Мудрые слова, жрец. Вы нынче прямо-таки кладезь сюрпризов.

Банашар скосил на него глаза, увидел, что тот чуть улыбается, и расслабился.

– Я и в жрецы-то пошел в поисках мудрости, – хмыкнул он, – а уже потом обнаружил, что двигаться следовало в прямо противоположном направлении.

– Благочестие – вовсе не то, каким его малюют, верно?

– А воинская служба?

Капитан присел, не переставая помешивать варево кинжалом.

– У меня был друг, и он как-то попытался отговорить одного целеустремленного мальчугана от того, чтобы идти в солдаты.

– И как, удалось вашему другу?

– Не важно, удалось или нет. Речь не об этом.

– А о чем же?

– Никого нельзя свернуть с пути, на который он намерен ступить. Если только показать ему, что существует множество других путей, – это и правда возможно. А дальше-то? Человек все равно отправится туда, куда сочтет нужным.

– Вашему другу следовало напугать его до потери пульса. Могло сработать.

Скрипач покачал головой.

– Чужой ужас, Банашар, точно так же невозможно почувствовать. Ужас понятен нам только тогда, когда мы сами с ним лицом к лицу оказываемся.

Тавор негромко вздохнула, и жрец опустил к ней взгляд.

– Вы упали в обморок, адъюнкт.

– А… меч?

– В порядке.

Она не без усилия приподнялась, чтобы сесть.

– Значит, нам нужно ехать отсюда.

– Обязательно, адъюнкт, – сказал Скрипач, – но сперва следует поесть.

Тавор оттолкнула руки пытавшегося ее удержать Банашара и с трудом выпрямилась.

– Болван несчастный, ты хоть понимаешь, кого этот меч должен призвать?

– Так точно. Собственно, я эту карту только что спалил.

Банашар кожей ощутил пронизавший адъюнкта шок, как если бы заискрился сам разделяющий их воздух. Жрец фыркнул.

– Вы ее, сапер, дара речи лишили.

– Вот и хорошо. Разговаривать и есть одновременно все равно не получится. Идите-ка сюда, адъюнкт, а иначе нам со жрецом придется вас держать, а суп силком в горло пропихивать. Если вы снова свалитесь в самый неподходящий момент, ничего хорошего для всех нас их этого не выйдет.

– Ты… тебе не следовало этого делать, Скрипач!

– Не переживайте, – ответил тот и похлопал по мешочку из-под карт. – Один Дом я сохранил – единственный, который для нас сейчас хоть что-то значит.

– Наш дом, капитан, все еще разделен.

– Вы про Короля в Цепях? Забудьте про него – болван слишком занят расшатыванием устоев своего собственного трона. Что же до Рыцаря, он на нашей стороне.

– Ты уверен?

– Да. На этот счет не беспокойтесь.

– Когда тот бог наконец проявит себя, Скрипач, это произойдет над полем битвы – на корм ему пойдут тысячи душ. Речь о боге войны – явившись, он займет собой полнеба.

Скрипач бросил быстрый взгляд на Банашара и пожал плечами.

– Берегись клятвы тоблакая. – Затем, чуть улыбнувшись, он наполнил супом оловянную миску и вручил ее адъюнкту. – Поешьте, дорогая Консорт. Все остальные на нашей стороне. Грабитель, Дурак, Семеро… Прокаженный… – Произнося этот титул, он на мгновение опустил взгляд, но потом вновь поднял голову и ухмыльнулся Банашару: – Калека.

Калека. Ого. Ну да. Похоже, я это давно уже и сам ясно видел. Только принимал это привычное отражение в зеркале за собственный ужас. Вот сюрприз – так оно и оказалось.

Они ели, а память Банашара бродила в прошлом, все возвращаясь к тому мгновению в ее палатке, к словам, сказанным ей Лостаре Йил, и ко всему, что последовало.

Дети, подойдите поближе. Вашей матери осталось совсем недолго. Вы ей нужны. Мы все ей нужны.

Он глянул на Тавор и перехватил ее изучающий взгляд.

– Банашар, это вы сняли с меня шлем? Обтерли лицо, расчесали волосы?

Он опустил глаза.

– Да, адъюнкт.

Она издала какой-то непонятный звук, потом сказала:

– Прошу простить меня… я, наверное, ужасно выглядела.

О, Тавор.

Скрипач вдруг вскочил на ноги и произнес сдавленным голосом:

– Пойду оседлаю вашу лошадь, адъюнкт.

Вал смотрел на трех всадников, возвращающихся в лагерь.

– Раздать взрывчатку, Баведикт.

Обернувшись к нему, алхимик изумленно произнес:

– Всю?

– Всю. И пусть разгрузятся – вода, немного еды, доспехи, оружие и ничего больше.

– Я передам сержантам.

Вал кивнул и двинулся прочь.

Скрипача он нашел уже спешившимся, сразу за палаткой адъюнкта. Тот стоял в одиночестве и смотрел в землю.

– Мы идем с тобой, – сказал ему Вал.

Скрипач поднял взгляд и нахмурился.

– Никуда вы не идете.

– «Мостожоги» идут с тобой – и этого не изменить.

– Все давно в прошлом, Вал. Забудь.

Он отвернулся. Но Вал ухватил его за плечо и развернул обратно.

– Я уже получил разрешение адъюнкта – еще прошлой ночью, когда понял, что происходит. Скрипач, я тебе там буду нужен. Ты просто еще не понял – ты и половины всего не понимаешь, так что просто поверь моему слову. Я тебе буду нужен.

Скрипач, с потемневшим от гнева лицом, шагнул к нему вплотную.

– Зачем? За каким еще хреном?

Проходившие мимо солдаты остановились и обернулись на них, вытаращив глаза.