– Нужен, и все! Если ты откажешься – и я клянусь тебе, Скрип, клянусь! – то будешь горько об этом сожалеть до конца своих дней. Послушай меня наконец! Дело не только в нас двоих, как ты не поймешь! Тебе нужны «Мостожоги»!

Скрипач оттолкнул его обеими руками, так что Вал чуть не упал.

– Никакие они не «Мостожоги»! Это тебе не просто засранное имя какое-нибудь! Нельзя собрать банду старых бесполезных идиотов и назвать их «Мостожогами»!

– Почему нет? – возразил Вал. – Мы и сами такими были, разве не так? В самом начале? Молодые, дурные на всю голову, но желавшие сделаться лучше? – Он махнул рукой, очертив ей весь лагерь. – Такими же, как вот эти Охотники за костями – сам не видишь, что ли?

– Не ходи со мной!

– Ты меня не слушаешь! Я там уже был – и вернулся! У меня и выбора-то нет, чтоб тебя!

В глазах Скрипача заблестели слезы.

– Просто не ходи, и все.

Вал лишь покачал головой.

– Выбора нет. Ни малейшего.

Когда Скрипач ринулся прочь, Вал не стал его останавливать. Он обвел вокруг себя взглядом и нахмурился.

– Уже полдень скоро – пошли бы и сожрали хоть что-нибудь, ротозеи хреновы.

Потом направился к палаткам своего отряда.

Скрипач срезал дорогу между двух штабных палаток, но, не дойдя до середины, остановился и медленно опустился на одно колено, закрыв лицо ладонями. Хлынули слезы, по всему телу волна за волной прокатывалась дрожь.

Мы умрем – неужели он не понимает? А я не могу еще раз его потерять, не могу, и все.

Он все еще чувствовал ладонями его плечи, видел перед собой потрясенный взгляд Вала, когда его отпихивал – не надо, зачем? Ладони жгло, ладони пылали. Он сжал их в кулаки, опустил голову и заставил себя сделать несколько глубоких вдохов, отгоняя прочь это саднящее чувство и вместе с ним ту чудовищную боль, что грозила сейчас его растоптать, вдавить в землю.

Нужно идти к солдатам. Сержанты должны были свернуть лагерь. Они ждут. Морпехи и тяжи – все, что осталось от тех и других. Одно последнее дело, и с нами покончено. Насовсем.

Боги, Вал, нужно было нам с тобой умереть в тех тоннелях. Все вышло бы куда быстрей и легче. Не осталось бы времени горевать, времени шрамам зарубцеваться настолько, чтобы почти ничего уже не чувствовать.

А потом появился ты и снова все разбередил.

Скворец, Калам, Тротц – никого уже нет. Почему ты не остался там вместе с ними? Почему не мог просто дождаться и меня?

Слезы продолжали струиться по его лицу, борода сделалась мокрой. Он едва мог различить пожухшую траву прямо перед собой.

Заканчивай. Осталось одно последнее дело – они попытаются нас остановить. У них нет выхода. И мы должны быть к этому готовы. Мы должны… я должен… быть капитаном, тем, кто командует. Тем, кто скажет своим солдатам, где им умереть.

Он медленно вытер лицо и выпрямился.

– Боги, – пробормотал он, – сперва адъюнкт, а теперь еще вот это. – Он вздохнул. – Ладно, будем считать, что день не удался, и пес с ним. Готов, Скрип? Готов с ними говорить? Лучше б тебе быть готовым.

Он двинулся дальше.

Как это все-таки здорово – ссать, решил Корабб, глядя на то, как струя загибается в воздухе и падает на землю с одновременно знакомым и незнакомым звуком.

– Две-то руки тебе для этого зачем? – поинтересовалась сидевшая неподалеку Улыбка.

– Сегодня я даже тебе готов посочувствовать, – объявил он, закончив и поплевав на ладони, чтобы они сделались почище.

– Посочувствовать? Я что тебе, собачка хромая?

Привалившийся к собственному вещмешку Флакон хохотнул, удостоившись за это от Улыбки злобного взгляда.

– Мы куда-то отправляемся сражаться, – сказал Корабб, обернувшись к ней и к остальным, рассевшимся на земле рядом. – Сегодня вы все для меня как семья.

– Тогда, конечно, есть чему посочувствовать, – пробормотал Корик.

– И я встану с тобой рядом, Корик-сетиец, – сказал ему Корабб.

– Чтобы не удрал ненароком? – хмыкнула Улыбка.

– Нет. Потому что в этот раз он тоже встанет с нами рядом. Он опять будет солдатом.

Над собравшимся взводом повисло молчание, потом Корик поднялся и отошел немного в сторонку.

– У него в мозгах демоны поселились, – негромко проговорил Спрут. – Их шепот его, надо думать, с ума сводит.

– Сержант идет, – заметил Корабб. – Пора. – Он подошел к своему мешку, заново проверил лямки, взял арбалет и на мгновение задержал на нем восхищенный взгляд, прежде чем приторочить сверху. Потом еще раз пересчитал стрелы и с удовлетворением нашел, что их по-прежнему двенадцать.

– Грузитесь, – скомандовал Битум, приблизившись. – Идем на северо-запад.

– Мы ж чуть ли не оттуда и пришли? – возмутилась Улыбка. – И далеко нам? Если я только снова завижу ту пустыню, я себе сразу глотку перережу.

– Там, Улыбка, теперь огромное озеро, – уточнил Флакон.

– Будем на месте завтра к полудню, – сообщил Битум, – по крайней мере, капитан так считает. Еды каждый берет на два дня, а воды – сколько сможет унести.

Корабб поскреб покрытую бородой челюсть.

– Сержант, регуляры тоже лагерь сворачивают.

– Они, капрал, уходят на восток.

– И когда мы снова встретимся?

Единственным ответом сержанта был суровый взгляд, после чего он занялся собственной экипировкой.

К Кораббу бочком приблизилась Улыбка.

– Тебе, капрал, этой твоей штуковиной не только для ссанья надо было пользоваться, а теперь-то поздно уже.

А. Понимаю. Нам не вернуться.

– Значит, мы идем навстречу славе.

– Худов дух, – вздохнула Улыбка.

Но он успел поймать ее взгляд – который она тут же спрятала. Ей страшно. Она еще такая молодая.

– А ты, Улыбка, встанешь от меня по другую сторону.

Та что, чуть ли не привалилась сейчас к нему? Или показалось – а она, так и не подняв головы, отвернулась и принялась возиться с собственным мешком.

– У тебя волосы отросли, – сказал он ей. – Ты теперь почти красотка.

К Кораббу приблизился Спрут.

– Ты, Корабб, что, так и не научился разбираться, когда лучше помолчать?

– Становись, – скомандовал Битум. – Мы впереди всех идем.

Спрут поймал взгляд сержанта и чуть заметно кивнул. Битум повернулся и взглянул вперед, туда, где их ждал Скрипач. Капитан казался больным, однако взгляд Битума встретил твердо. Затем Скрипач сделал разворот кругом и двинулся в путь.