не самых приятных эпизодов жизни, однако сын вождя вскоре поймал себя на мысли, что почти не помнит лиц тех, с кем сводила судьба, соответственно, может надеяться на то же в отношении себя. К тому же, время шло, юноша взрослел, на лице появились усы и борода, Эмельдир из ребёнка превратилась в молодую женщину, да и вряд ли кто-то мог заподозрить сына вождя Ладроса и его жену в разбое и попрошайничестве.

Не зная, чем заниматься на границе, Барахир рассчитывал участвовать в разведывательных вылазках в земли Моргота, но, стоило задать вопрос о сборах, эльф по имени Телперавион, которому полагалось подчиняться, доходчиво объяснил, что дортонионский правитель запретил наследнику фиримарского трона рисковать жизнью. С этого момента началось скучное пребывание на равнине, заполненное вечными расчётами: сколько людей прислал отец, сколько пришлось отправить назад и по какой причине, какое количество писем отослать семьям погибших, достаточно ли привезено запасов и стройматериалов, и так далее. Поначалу ни Барахир, ни Эмельдир не вникали в суть дела, а просто записывали-переписывали, считали, передавали, однако в какой-то момент надоело быть простым механизмом для удерживания перьев, который легко обмануть.

«Не хочу это признавать, — однажды вздохнула аданет, — но папа был прав, уча меня грамоте. Методы его я никогда одобрять не стану! Я не о них! Я о грамоте! Только, знаешь, плохо, что нас не учат всем этим премудростям расчёта запасов и необходимых людей».

Сын Брегора не мог не согласиться. Очень обидно было осознавать, что делает нечто важное, но до конца не понимает, что именно и как. Решив изменить эту неприятную ситуацию, наследник фиримарского трона предложил одному из белегостских казначеев мирианы или какую иную помощь за возможность обучиться его ремеслу. Гном ответил не сразу, и было заметно, что вопрос вовсе не в цене. Может быть, такие знания передаются только по линии отца к сыновьям? Два дня подумав, казначей пришёл к Барахиру и, махнув рукой, выпалил:

«А, да и златик кусаный с ним! Согласен!»

«Златик? — рассмеялась Эмельдир, вскакивая из-за стола, где пыталась пересчитывать указанные в разных списках мешки ладросского зерна. — Это что? И почему кусаный?»

«Э-э-э, — шутливо погрозил пухлым пальцем седой бородач, — это моя реликвия. И наш белегостский символ неизменного! Символ постоянства!»

Казначей достал из крошечного мешочка на поясе самый дешёвый из золотых мирианов, на который, впрочем, средней семье можно было неплохо жить полгода.

«Я тогда молодой был, — начал рассказывать гном, — хотя, я и счас не старый, это от тяжёлой жизни поседел. И вот полезли мы в горы искать сами знаете что. Но быстро отыскать не вышло, хотя приметы все говорили, мол, вот он — тут! Ну и поссорились. А я больше всех тогда на главного нашего булыжники катил, златик кусаный. Я ж, понимаете, из семьи рудокопа, только умный народился, не то, что батя мой. Златик кусаный! Он-то только руками работать может, а я — головой! — казначей потыкал пальцем лоб. — И я быстро смекнул, что, ну, сами понимаете, приметы приметами, а серебро, истинное оно или нет, это серебро. И добывать его надо в первую очередь по приметам обычного серебра, а не там, где гранитная крошка повторяет форму реки при свете луны. Ну вы поняли, да? Кусаный златик… Так вот, я же сын рудокопа, я знаю не меньше, а то и больше, чем этот умник, который нашим главой стал в походе. А про него, к тому же, поговаривали всякое, будто ногродский он вредитель, королю моему в своё время зло делал. Но потом вроде его помиловали, простили, он там что-то отработал, но память-то, память! И я ему припомнил, что разбойник он, а не искатель сокровищ. А Дарви этот ещё начал мне перечить, мол, он не собирался во главе похода вставать и вообще он хромой, то да сё, златик кусаный! Мол, это его прежний глава поисков назначил, как самого опытного. Долго, в общем, мы приперались, но главное: я больше по делу говорил, а этот Дарви — о принципах да приметах. Ну и встали многие на мою сторону, мол, сворачиваем поиски, домой топаем. А Дарви домой не хотел. Видимо, что-то кому-то должен был, или тоже совсем на серебре повернулся, но, в общем, златик мой, златик, пришёл этот тип ко мне ночью и ти-ихо так говорит: «Ты, — грит, — коль сам домой засобирался, так иди, а ребят моих, — грит, — в покое оставь. Нужен мне народ, — грит. — Парочку, ладно, с собой бери, а остальных — ни-ни». И мириан этот мне протягивает. А на нём — следы зубов! Я так и сел. Говорю, мол, ты чего? Что ты тут мне суёшь?! А он такой: «А-а-а, это, — грит, телхаровский мириан!» Этот мастер ногродский, оказывается, хотел свой собственный мирианный двор создать, когда обзавёлся золотым прииском. Только не получилось у него с Торговым Союзом договориться, да и золота на его земле маловато оказалось, но десятков пять мирианов, которые признали в Таргелионе, он всё-таки отчеканил. Но Телхар — он хоть и признанный мастер, всё-таки на руку не слишком чист, златик кусаный. И если мирианы других мастеров часто берут, не глядя, то с Телхаром всё иначе. Ну и получается: один на зуб попробовал, другой, ну и продавили. Я, кстати, тоже попробовал, — гном показал на крошечную вмятинку. — В общем, взял я мириан у Дарви, взял двоих дружков и вернулся домой. А Дарви и остальные не вернулись».

Казначей замолчал, а Эмельдир наклонилась к мужу и шепнула:

«Угадай, как я теперь буду называть этого гнома».

«Да, и златик кусаный с ними! — внезапно продолжил рассказ бородач. — Махал им судья. Я потом телхаровским мирианом расплатился в Таргелионе за сопровождение на совет и обратно. Перевозчик тоже златик этот несчастный покусал. Признайтесь, вам тоже интересно его на зуб попробовать, да? — казначей засмеялся, выставив живот. — Спросите, чего так дорого? У меня был груз ценный — я. А белегостских на главном тракте не жалуют. Ну и решил я сразу обезопасить себя драгоценного. А потом, уже в Химринге, когда мы с королём нашим на праздник к эльфам приехали, я услугу одну, ну, там, одному господину оказал. Вот. И тот мне — на, держи за работу. Смотрю: златик мой кусаный! Я следы зубов эти хорошо запомнил! И