«Странно, — подумала вдруг Гида. — Вот сидим здесь: я — англичанка, Гертруда — полька, Лута — чешка, Анна — половчанка. Все из разных земель, по-разному говорим, одеваемся, слова русские коверкаем безобразно. Но всё равно — вместе, жмёмся друг к дружке. Будто сёстры. А, скажем, Магнус, Эдмунд, родные братья, совсем чужими стали».

Они поднялись на глядень. По стене гулял ветер, с головы жены Святополка едва не слетела обшитая мехом парчовая шапочка. Княгиня взвизгнула, поправляя выбивающиеся из-под убруса пряди иссиня-чёрных волос.

«Вот ведь немолода. Но, говорят, богата. Из-за того и взята в жёны». — Гида смотрела на миниатюрное, миловидное, густо набеленное лицо Луты с живыми голубоватыми глазами, небольшим вздёрнутым носиком уточкой и узким, выступающим вперёд подбородком.

Об их приходе страж-туровец доложил Святополку. Молодой новгородский князь высунулся из оконца стрельницы, сказал:

— Сей же час выйду к вам. — И через несколько мгновений, нагибаясь под низенькой дверью едва не в половину огромного своего роста, подошёл к заборолу.

Он был в тёмно-синем кафтане с перетянутыми серебряными обручами долгими рукавами и в плосковерхой войлочной шапке. Длинная узкая борода его колыхалась под порывами ветра.

— Вопросить пришли, петли новых вестей? Есть вести. Чернигов обступили отец со стрыем, наружный город взяли, посад выжгли. А дальше проведали: идут Олег с Борисом к Чернигову со свежей ратью. В Тмутаракань ходили набирать, крамольники! Ну, а наши пошли встречь, заступили им путь. А твоего Владимира, княгиня Гида, хвалят — он со своими воинами Восходние ворота в Чернигове проломил. Ну да он в ратном деле сверстен. Вот всё покуда. Вы бы, сердешные, ступали вниз. Мало ль чего! — Святополк говорил громко, почти кричал, слова его относило ветром.

Гида взмолилась:

— Прости, князь! Дозволь, походим мы ещё тут. В хоромах скука, тоска!

— Ну, ходите, — усмехнулся, пожимая плечами, Святополк. — Токмо недолго чтоб. Мало ли чего, — повторил он. — Я ведь не в зернь здесь играть оставлен.

Он повернулся и загромыхал боднями по переходу.

— Пойдём на другую сторону. Там, где Днепр виден, — предложила Гида.

Лута затрусила за ней следом, прихрамывая и опираясь на тонкий резной посох.

— Княгиня, гарью пахнет! — вдруг воскликнула Гида, принюхиваясь. — Вон, смотри, смотри!

Далеко за Днепром, над лесом подымался чёрный столб дыма, видны были огненные сполохи. Зарево пожара взметалось в пасмурное серое небо, крепло, дым относило ветром в сторону города.

— И в самом деле пахнет. И мерзко как! Фу! — Изнеженная жена Святополка брезгливо поморщилась и зажала обтянутыми чёрной кожаной голицей перстами нос.

— Надо послать за Святополком! — крикнула ей Гида. — Эй, а ты чего тут? — окликнула она прикорнувшего у окошка бойницы молодого воина.

Воин вскочил на ноги, протирая глаза.

На княгинь смотрело испуганное, совсем ещё детское лицо.

— Виноват, княгини! Простите, бога ради! — воскликнул воин тонким голоском.

— Что ты тут спишь?! — сурово сдвинув соболиные брови, стала отчитывать его Гида. — Тебя не спать же сюда поставили. Вот скажу сейчас князю.

— Ради Христа, не говори, княгиня! Я... я всю нощь глаз не смыкал, в сторожу напросился, — умоляюще пробормотал паробок.

Княгини переглянулись и невольно рассмеялись.

— Сколько тебе лет? — спросила жена Святополка.

— Пятнадчатый пошёл.

— А зовут тебя как?

— Людота аз, новогородеч, — бойко ответствовал паробок.

— Ты от земли взят или как? — полюбопытствовала Гида.

— Не, не от земли! Я... я в Новом Городе... в кузниче... меци кую... учусь покуда ещё, по лицу Людоты пробежала краска смущения. — Вы, ради Христа, не говорите, що я тут... Да я и невдолге.

— Ладно, не скажем. Гида ласково улыбалась, а жена Святополка, не выдержав, прыснула со смеху.

— Что там, за лесом? Пожар? — Гида указала на дым.

— Да, сказывают, поганые село пожгли. Да вы не бойтесь, на Киев они не пойдут, не посмеют. Еже що, мы тут их вборзе!

Людота выпрямился, стиснув в деснице копьё.

— Ну, с такими защитниками и вправду нам никакой враг не страшен! — насмешливо заметила Гида. — Смотри, не спи больше! — Она погрозила Людоте пальцем.

Княгини пошли дальше по заборолу.

— Вот мне Владимир говорил... Со Святополком, с твоим мужем, они с малых лет дружны. И Гертруда говорила. Ты об этом помнишь? — спросила Гида.

— Да. Поэтому и я всё с тобой, не с Гертрудой. Ты... ты не смотри, что старше я. Могла в Новгороде остаться, пересидеть там... злое время. Не пожелала. Хотела с тобой... с вами вместе. Чтобы всё увидеть своими глазами. И этих половцев, и всю эту жизнь. Новгород — там тихо, спокойно... И далеко. Снег, чащи, болота. Скажи, Гида, ты знаешь... Чем греческая вера отличается от нашей, латинской?

— Не всё знаю. Священник рассказывал: они не признают духовную власть папы, не принимают добавку «и от Сына» в Символ Веры. И ещё: они не верят Августину Блаженному, не верят в судьбу, в предопределение. — Гида хмурила чело, вспоминая слова священника.

— А ещё: православные не обливают водой, а купают своих неофитов[311] в купели. И вкушают квасной хлеб и вино во время литургии, — добавила жена Святополка. — Скажи, Гида, ты принимаешь это... всё?.. Ты стала православной?

— Я приняла веру мужа. Как иначе? — Гида пожала плечами. — У меня дети, они будут князьями на этой земле.

— А в душе? Ты согласна?

— Не думала над этим. А ты?

— Я согласна. Даже спорила, поругалась с Гертрудой. Гертруда упряма в своём латинстве. За это её не любят и презирают многие бояре.

Княгини сошли с заборола внутрь крепости и вернулась в сад. Только сейчас они почувствовали, что сильно замёрзли.

— Знаешь, я хочу... Мечтаю, — сказала Гида. — Чтобы рати кончились. Надоело. Сколько себя помню, все воюют — отец, дядья, братья. Отец погиб, страну нашу захватили нормандцы.

— И у нас, в Чехии, князья без конца воюют. Или с язычниками, или между собой, или с немцами, — вздохнула жена Святополка. — И один разорения, смерти.

— Вот было бы хорошо, если бы... если бы всё это прекратилось, раз и навсегда. Чтобы кровь не лилась, люди не гибли, чтобы дети наши никогда не воевали, — мечтательно промолвила Гида. — Но так не будет. Мы слабые, мы не сможем