выйти на связь… Но Ваня сказал, что за тобой пришли родители и увели прочь. Я не знала, имею ли право вас тревожить!

Они смотрят друг другу в глаза. Пристально. Неотрывно.

И молчат так многозначительно…

Обычно в кино после этого следует страстный поцелуй, и я, чёрт, на полном серьёзе убью себя прямо здесь и сейчас, если это произойдёт!

— Да, да! — энергично кивает Лия, хотя никто так и не произносит ничего вслух. Только обходя их и вставая наконец так, что мне видно оба лица, я понимаю, что её слова уже не относятся к тому, что я слышал. — Нет больше никакой иллюзии, скрывающей корни моей прабабушки. Теперь я — это на все сто процентов я. Ну, если не считать того, что раз в несколько месяцев мне всё ещё нужно подкрашивать волосы. Мой натуральный цвет, увы, не такой золотистый…

Слава смеётся. Её глаза блестят. Интересно, со стороны все счастливые выглядят именно так: глупо, беззаботно… одновременно и как идиоты, и как те, кто только что познал саму священную суть?

— Я знала, что ты слишком идеальна, а так не бывает!

Они снова обнимаются. Мне стоит ревновать, или это нормально? И вообще, почему я до сих пор стою тут и хрущу цветочной обёрткой?

— Что с твоей ногой?

Нет, серьёзно, как какой-то извращенец из фильмов про педофилов. В комнату пойти, что ли?

— Я теперь химера.

Что за дурацкое выражение? Я Славе, вроде, раз двести уже сказал, что она не имеет ничего общего с творениями Христофа, а она всё туда же. Будто… нет, конечно, глупо, но будто ей даже нравится это сравнение.

— Кто-кто?

— Забудь. Считай, просто старая военная травма.

Я отвлекаюсь, когда на лестнице появляется Полина. Идёт по своим делам. Проходит мимо Славы и Лии, приветствует вторую, поздравляет с возвращением. А когда меня замечает, улыбка сразу гаснет.

Мы расстались приятелями, но такую дружбу, на самом-то деле, и врагу не пожелаешь. Мы не ненавидим друг друга, но то, что между нами происходит, даже хуже ненависти. Тотальный дискомфорт. Игра на публику. Ощущение, будто тебя сажают в аквариум со змеями и предлагают представить вокруг морские волны вместо извивающихся под ногами холодных скользких тел.

Секунду Полина смотрит на меня. Затем возвращает улыбку обратно и коротко кивает. Я отвечаю тем же.

Идеальные, блин, претенденты на какую-нибудь престижную актёрскую премию.

— А ты чего обратно веник-то припёр? — вдруг спрашивает Слава.

Я опускаю глаза на измятые цветы.

— Забыл подарить, — оправдываюсь я.

Частично — правда. Только не забыл, а не хотел.

Мне они всё равно без надобности, поэтому просовываю между Славой и Лией и легко бросаю букет последней в грудь.

— Тебе. С возвращением.

— М-м, спасибо, обойдусь, — брезгливо морщась, говорит Лия.

Слава коротко хмыкает. У меня нет настроения пререкаться, поэтому я бросаю букет прямо на коврик у входной двери.

— Ну и плевать.

Иду к лестнице. Слава окликает, спрашивает, какая муха меня укусила. А я не отвечаю, чтобы не ляпнуть лишнего.

За мной, разумеется, никто не идёт. Я жду и пока плетусь в комнату «Альфы», и даже когда падаю лицом в подушку, оставляя при этом дверь слегка приоткрытой, чтобы услышать кряхтение человека, пытающегося справиться с подъёмом по ступенькам с тростью, и помочь ему.

Но из коридора только чужие голоса доносятся.

Каким же жалким ты стал, Прохоров. Предел предела. Осталось только разреветься.

— Ты рано вернулся! — раздаётся голос Марка где-то в стенах комнаты.

Я переворачиваюсь на живот. Марк выходит из ванной комнаты, и наша общая быстро наполняется тёплым влажным воздухом. Чтобы оставить его внутри, Марк подлетает к входной двери и закрывает её, легко толкая бедром.

— А ты уже спать собрался, что ли? — спрашиваю я.

— Работал в оранжерее, — объясняет Марк.

Этого достаточно, чтобы мне больше вопросов не задавать. Миротворцы после таких работ всегда приходят по самые уши в земле.

— Значит, с Алесей не сложилось?

Ага. Предсказуемо, конечно, было, что этой темы будет не избежать, но не так же сразу с места — в карьер.

— Не-а.

— Она тебе не понравилась?

— Не знаю. Вроде, нормальная.

— А что не так тогда?

Провожу руками по лицу. Почему всё всегда должно быть так сложно?

— Ты, может, Полину ещё любишь?

Только этого не хватало! И ведь знает же сам прекрасно, что это не так, а всё равно спрашивает!

— Не беси меня, — прошу я.

— Извини.

Марк садится на свою кровать в одних трусах, так и не одевшись. Глядит на меня, потом в окно, за которым уже ничего, кроме светлых пятен одиноких фонарей, не видно. Думает о чём-то.

Ничем хорошим это для меня точно не кончится.

Нужно было выбросить Лию у штаба, а самому поехать домой, как и хотел изначально.

— Я просто переживаю за тебя, — продолжает Марк.

Удержать усталый вздох — выше моих сил.

— Завязывай.

— Не могу. Что-то с тобой не так, только я понять не могу, что…

Удивительно: как тот, кто влюбляется буквально по щелчку, не может разглядеть подобные чувства в своём лучшем друге? Или я маскируюсь хорошо? Может поэтому Слава этого и не видит?

— Тебя, кстати, Ваня искал, — уже повеселев, сообщает Марк. — Просил, чтобы ты заскочил в лабораторию, когда вернёшься.

— Отлично.

Любой повод избегать разговоров в стиле переливания из пустого в порожнее — как тонущему спасательный круг. Поэтому сразу подскакиваю на ноги и ретируюсь из комнаты. Переодеться бы ещё, конечно. Сменить наконец рубашку и бабочку на что-то более стильное и комфортное.

Решаю заняться этим позже: по одной проблеме за раз. Пока главное — избежать Марковых расспросов.

Всё равно у него на это ещё целая бессонная ночь будет.

Ваню, как Марк и говорил, нахожу в лаборатории, где как обычно воняет так, что глаза на лоб лезут. Не представляю, как здесь вообще работать можно, тем более головой. А тем более будучи оборотнем, с их-то нюхом.

Но вот он Филонов — министр пробирок в федерации занудства, — стоит себе, сгорбившись, посреди этого химического хаоса и что-то меряет на весах.

— Искал? — спрашиваю.

Тихонько подхожу ближе. Выгадываю момент, когда Ваня подносит ложку, с горкой наполненную каким-то порошком, к чаше весов, и с силой хлопаю его по плечу.

Порошок просыпается мимо цели. Самые мелкие частички поднимаются в воздух, забиваются в нос, оседают на одежде. Ваня яростно скрипит зубами, пытаясь сдержать поток брани.

Я смеюсь. Затем несколько раз чихаю, но радоваться своей проделке не перестаю.

— Да, — сообщает Ваня. — Уже, правда, жалею об этом.

Он снимает защитные очки