договор с Польшей и получить тем самым неопровержимый довод отсутствия антисоветских условий сближения Польши с Германией, разговоры о которых настойчиво блуждали в кулуарах дипломатических кругов и общества[99].

Только 5 мая закончилось согласование спорных вопросов. Потом было обсуждено продление протокола о ненападении, представленного со стороны советской делегации. Вечером того же дня протокол был подписан[100].

Газета «Правда» отмечала, что хотя договор отображал формы, на которых настаивала польская сторона, всё же в содержании его была отображена позиция Советского правительства. Продление договора о ненападении способствовало укреплению и упрочению основы мирных отношений между Советским Союзом и Польшей-крупным соседом страны Советов. Кроме этого, подписание договора укрепляло дело упрочения мира на востоке Европы и вело к дальнейшему упрочению независимости государств Прибалтики[101].

Включение в договор декларации об отсутствии у договаривавшихся сторон обязательств или заявлений, которые шли бы в разрез постановлениям Рижского мирного договора и, в частности, его статье 3, говорило о том, что польское правительство признаёт отсутствие секретных соглашений с Германией и не имеет претензий на земли советских республик Украины и Белоруссии. Газета «Правда» писала по этому поводу, что декларация очень своевременна, актуальна и представляет большую ценность в плане предупреждения всевозможных слухов, проникших в мировую печать, о возможности секретных соглашений противоположного направления[102].

На взгляд автора это событие стало важным успехом советской дипломатии и внешней политики советского государства, несмотря на противодействие польской стороны.

25 апреля Ю.К.Пилсудский провел вторую за все время его правления беседу с полпредом СССР в Польше Я. X. Давтяном. Разговор состоялся в присутствии американского посланника на одном из дипломатических приёмов в Варшаве. Я. X. Давтян сообщал в НКИД СССР, что разговор не имел никакой политической тематики. Был пустяковый и символический, рассчитанный на внешний эффект аудитории[103].

В начале 1935 г. вышла в свет книга В.Студницкого «Политическая система Европы и Польша». Это событие очень хорошо отображало ситуацию вокруг Польши. Книга преследовала идею антисоветской политики Польши совместно с Германией. В.Студницкий призывал к жёсткому разговору с большевистской Россией для закрытия пути ее влияния на мировую политику[104].

Реваншистские устремления автора книги на этом не заканчивались. В.Студнийкий призывал к созданию Центрально-Европейского блока, в котором Польша становилась второй после Германии страной. Главным назначением блока являлось создание новых сил в Европе в противостоянии с СССР. Кроме этого, призывалось к отторжению от России Крыма, Карелии, Закавказья и Туркестана. Дальний Восток планировалось отдать Японии[105].

Этот вопиющий и недружественный факт по отношению к СССР отобразила газета «Правда» в статье «Развернутая программа польского империализма» и газета «Известия», опубликовав материал варшавского корреспондента ТАСС И. А. Ковальского (псевдоним К. Вольский) в статье «Откровенные речи германофила». Центральные газеты Советского Союза донесли до читателей и подвергли заслуженной критике этот «шедевр» антисоветской истерии [106].

Это также красноречиво видно из документов советского полпредства в Варшаве, где описываются случаи вреда, наносимого польскими властями советско-польскому сотрудничеству[107].

Без реагирования эти факты оставлять советскому правительству было нельзя[108]. При личной встрече с Беком в Женеве 16 января 1935 года М.М.Литвинов обратил его внимание на окончательную позицию Польши в вопросе о Восточном договоре.[109]

28 января 1935 года состоялся VII съезд Советов. На нём была сформулирована официальная позиция Советского правительства, которая прозвучала в Отчетном докладе Председателя СНК СССР. Там говорилось, что СССР стремится к развитию советско-польских отношений. Отмечалось, что вызывает недоумение и неудовлетворение отсутствие согласия правительства Польши на Восточный договор, не желание польской стороны обеспечить безопасность Прибалтики, что советское руководство настораживает сближение польской позиции с внешнеполитической линией фашистской Германии[110].

Сравнивая позиции двух сторон, автор приходит к мысли, что советская дипломатия впитала в себя лучшие достижения мировой цивилизации в области международных отношений. Она на голову была выше происков польских политиков от дипломатии и бороться ей приходилось, прежде всего, с меркантильными настроениями польских воинствующих кругов.

Отказ от участия Польши в мерах коллективной безопасности стал завершившимся фактом, польская дипломатия попыталась нейтрализовать связанные с этим морально-политические издержки. 5 мая Лукасевич в беседе с М. М. Литвиновым заявил, будто критическое отношение СССР к политике польского правительства создало у польской общественности впечатление обесценивания польско-советского пакта о ненападении. Он предложил в самых расплывчатых выражениях, чтобы советская печать выступила с некоей декларацией, подтверждающей принцип ненападения как основу отношений между СССР и Польшей. Имея в виду, что факт подобного советского выступления мог быть интерпретирован польским правительством как признание СССР ответственным за ухудшение советско-польских отношений, М.М. Литвинов подчеркнул, что не видит «решительно никакого повода для внезапного выступления с оценкой пакта, заключенного три года тому назад»[111].

На основании вышеизложенного, автор делает вывод, что отказ Польши от участия в мерах коллективной безопасности имел для Польши в дальнейшем катастрофические последствия, лишив ее надежных союзников в защите от агрессии. Связанное с политикой противодействия Восточному пакту, сближение с гитлеровской Германией привело к активизации антисоветских сил внутри страны и нанесло ущерб советско-польским отношениям.

В воздухе пахло грозой. Для СССР и всех миролюбивых сил мира встала задача предотвратить угрозу надвигающейся войны.

Летом 1935 года состоялся VII конгресс Коммунистического Интернационала, где этот вопрос был поставлен во главу угла. Основной мыслью было объединение всех рабочих в единый антифашистский фронт. В нём приняли участие представители компартий 65 стран[112].

VII конгресс Коминтерна (1935). Проходил с 25 июля по 20 августа 1935 года в Москве.

Главная тема решение вопроса о консолидации сил в борьбе с нарастающей фашистской угрозой. Подтверждено наличие угрозы создания фашистской диктатуры; одной из причин победы фашизма объявлена разобщенность рабочего класса Прежняя оценка социал-демократии как социал-фашизма была признана ошибочной, сделан акцент на тактике Единого фронта. Объявлялось о необходимости создания так же Народного фронта, который объединил бы все антифашистские силы. Допускалось даже создание правительств народного фронта без установления диктатуры пролетариата. Дано определение фашизму: «это террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала».

Резолюции VII конгресса стали боевой программой для всех компартий в их борьбе против фашизма и угрозы войны[113]. Советская дипломатия одержала ещё одну победу.

Опасность войны становилась все явственнее и ощутимее. В новогоднем номере газеты «Правда» за 1937 г. можно прочитать передовую статью, в которой советское руководство предупреждает народ и мировое содружество о надвигающейся угрозе войны. «Историческое небо над 1937 годом покрыто тяжелыми штормовыми тучами. Фашистские страны готовят разбойничью войну. Другие буржуазные правительства в страхе