«...Я думаю, ты не рассердишься, – писала она брату Дмитрию Гончарову, – если я позволю себе просить тебя за Ташу... Я умоляю тебя взять ее под свою защиту. Ради Бога, дорогой брат, войди в ее положение и будь так добр и великодушен – приди ей на помощь. Ты не поверишь, в каком состоянии она находится, на нее больно смотреть».

Не верится и нам, что все это могло происходить с семьей гения, с его женой, легендарно, необыкновенно красивой женщиной, под окнами которой еще недавно гарцевал сам император, льстя себя мыслью увидеть ее хоть на мгновение.

«Невозможно быть более разумной и экономной, чем она, и все же она вынуждена делать долги, – описывала положение Таши ее сестра. – Дети растут, и скоро она должна будет взять им учителей, следственно, расходы только увеличиваются, а доходы ее уменьшаются. Если бы ты был здесь и видел ее, я уверена, что был бы очень, очень тронут положением, в котором она находится, и сделал бы все возможное, чтобы ей помочь...»

...Известно, что Наталья Николаевна не присутствовала на отпевании мужа и не хоронила его; физическое состояние, в которое ее привели последние земные мгновения Александра Сергеевича, было близко к критическому. Конвульсии сотрясали тело несчастной вдовы с какой-то дьявольской силой. Но еще хуже было с душевным состоянием: врачи всерьез опасались за ее рассудок. Лишь участливое отношение к ней духовника, глубокая религиозность самой Натальи Николаевны позволили ей потихоньку, из последних сил, выбраться из бездны отчаяния.

Врачи не покинули пушкинской квартиры и тогда, когда хозяина опустили в холодную землю в стенах Святогорского монастыря. И они делали печальные прогнозы относительно будущего его вдовы. Никто не ручался за здоровье Натальи Николаевны. Любые новые переживания могли привести ее к концу. Только спокойная, благополучная жизнь, надежная рука, на которую можно опереться, – могли здесь помочь.

Но как раз этого нельзя купить ни за какие деньги. Тут спасение – лишь счастливое вмешательство судьбы. Но пока к Наталье Николаевне она была не благосклонна.

«Я боюсь за нее, – описывала душевную маету сестры Александрина. – Со всеми ее горестями и неприятностями, она еще должна бороться с нищетой. Силы ей изменяют, она теряет остатки мужества, бывают дни, когда она совершенно падает духом... это настоящее страдание».

Но, пожалуй, куда красноречивее просьбы о помощи самой Натальи Николаевны. Вот, например, письмо из Михайловского, когда осенние холода гнали ее в город, а денег выехать не было:

«Я нахожусь здесь в обветшалом доме, далеко от всякой помощи, с многочисленным семейством и буквально без гроша, чтобы существовать. Дошло до того, что сегодня у нас не было ни чаю, ни свечей и нам не на что было их купить. Чтобы скрыть мою бедность перед князем Вяземским, который приехал погостить к нам на несколько дней, я была вынуждена идти просить милостыню у дверей моей соседки, г-жи Осиповой. Ей спасибо, она по крайней мере не отказала чайку и несколько свечей. Время покинуть нашу лачугу. Что делать, если ты затянешь присылку мне денег дольше этого месяца? У меня только экипажи на колесах, нет ни шуб, ничего теплого, чтобы защитить нас от холода. Поистине, можно с ума сойти...»

Как это нередко случается с сильными мужчинами, Петр Петрович Ланской долгие годы напрасно старался избавиться от страсти к женщине тщеславной и легкомысленной. Встреча с вдовой Пушкина совершенно переменила его жизнь.

Между тем после смерти поэта его семейству царским распоряжением была назначена пенсия и, казалось бы, немалая: вдове пять тысяч рублей в год, а детям по полторы тысячи.

Однако, принимая во внимание дороговизну тогдашней жизни в Петербурге, когда за одну квартиру Наталье Николаевне приходилось выкладывать в год не менее трех тысяч, а чтобы, скажем, навестить свекра Сергея Львовича в Москве, надо было раскошелиться на тысячу, становится понятной та жестокая экономия, которой она предавалась. В письмах Натальи Николаевны то и дело встречаются приметы ее непрекращающихся денежных затруднений. Взяла в долг у друзей Пушкина – Плетнева, Вяземского, просит опекунов прислать ей денег, чтобы вывезти детей с летнего отдыха.

Отошли в прошлое, стали воспоминанием шитье туалетов и покупка модных шляпок, которые стоили бешеных денег. Гордясь красотой жены, Пушкин любил, чтобы и одета она была соответствующе: изысканно, элегантно. В вечных битвах с книгоиздателями, едва сводя концы с концами, чтобы обеспечить достойную жизнь семье, он радовался как ребенок, видя, какой эффект производит появление его «мадонны» в великосветских дворцах Петербурга. Был уверен: его жена царствует по праву – по праву ее красота так же единственна, неповторима, как его талант, посланный Богом.

Время, когда юная, роскошно одетая Натали была центром внимания изысканного общества, промчалось очень быстро. Гибель Пушкина, гения России, увлекла прочь с Олимпа и его жену, гения красоты.

Два года Наталья Николаевна не снимала траур. Вдову Пушкина больше не видели на придворных балах, в гостиных, салонах, театрах. Так решила она сама и это подтверждается мемуарами, достойными доверия.

«Мы ведем сейчас жизнь очень тихую, – писала Александрина, – Таша никуда не выезжает». Друзья Пушкина, навещавшие его вдову, были тому свидетелями. О том, что Наталья Николаевна живет «совершенно монашески», писал один из них, Петр Александрович Плетнев, верный защитник от света, раньше обсуждавшего каждое появление «прекрасной Натали», а теперь заинтригованного ее затворничеством.

Если вдова и покидала свое скромное жилище, то лишь для того, чтобы побывать у Строгановых – своих опекунов, где приходилось встречаться с их дочерью – И далией Полетикой. Разговор бывших подруг не клеился: прошлое стояло между ними. Едва ли вдова Пушкина могла забыть и простить И далии сводничество, когда та заманила ее в свою квартиру и оставила наедине с Дантесом. Все дальнейшее: поспешное бегство, ужасное объяснение с мужем – об этом лучше было не вспоминать.

Идалия же Григорьевна, не без интереса рассматривая вдову и ее детей, пришла к выводу: мальчики красивы, девочки – увы! – в Пушкина. А сама Натали? Похудела, подурнела. «У нее тоска и она казалась очень нервной». Говорят, живет отшельницей, света дичится, романов не заводит. Вот кого бы в жены Ланскому! Глядишь, избавил бы ее, И далию, от своей невыносимой ревности.

...Лишь шесть лет спустя после гибели мужа Наталья Николаевна вновь появилась в свете. Ответ на вопрос, что именно подтолкнуло ее к этому, отчасти можно найти в собственном письме самой Пушкиной:

«Этой зимой императорская фамилия оказала мне честь и часто вспоминала обо мне, поэтому я стала больше выезжать».

Впрочем, Пушкину легко понять: подрастали дети. Она надеялась заручиться покровительством сильных мира сего, вполне понимая, что ее материнских усилий, увы, недостаточно, чтобы обеспечить детям Пушкина достойное будущее. А пока она еле-еле наскребала денег, чтобы определить сыновей в гимназию.