Даша пихнула мужа под столом ногой, и Василий, вскочив, помчался за Пролетарской.

– Адель Вениаминовна, я вас в таком настроении не отпущу! Я хочу вам сказать, что… – далее слова его поглотили деревянные стены.

– Ну как, десерт? – обвела собравшихся растерянным взглядом хозяйка.

– Пирог подам, – буркнула Ида, вставая.

Даша с изумлением отметила, что молочные щеки горничной-кухарки пылали как никогда.

Устроившись на лавочке возле неказистого альпинария, сооруженного рядом с входом в баню, Лева допытывался у насупленной и донельзя сосредоточенной Лики, что она имела в виду за обедом.

– Какой предмет исчез? Я же вижу, что ты говоришь всерьез, – шептал Гулькин в лицо Травиной, брызгая слюной.

– Левочка, мне надо подумать. Просто подумать и, может быть, поговорить с одним человеком.

– Ну с каким, с каким человеком?! Что ты темнишь? А вдруг это опасно? Я бы никогда не подумал, что ты такая упрямая!

Лика, улыбнувшись, посмотрела в глаза Гулькина.

– Да, я упрямая. Хоть кол на голове теши – говорит моя мама. А разве плохо иметь характер и принципы?

– Прекрасно, – прошептал Лева и вдруг, подавшись вперед, приник губами к ее губам.

Лика мгновенно обхватила Леву руками что есть мочи.

В этот момент на тропинке, ведущей к дому, в нерешительности остановилась невысокая белокурая женщина с дорожной сумкой в руке. Люша Шатова, оценив страстность поцелуя влюбленных, постаралась бесшумно ретироваться. Но ее все же заметили, и Лева, отпрянув от Лики, вскочил.

– Простите, вы… вы журналистка? – Он решительно направился к сыщице.

– А?! Почему? – изобразила недоумение Люша. – Я – Дашина сестра. Троюродная. Мы с ней созванивались, и она пригласила меня погостить, а что, собственно…

– А-а… Ну тогда пойдемте в дом, Даша у себя, видимо. Она с квартальным отчетом мучается. Бухгалтер уехала в Турцию и забросила все дела. Страшно безответственная особа, – вы, кстати, не сильны в бухгалтерии?

– Нет, я учительница музыки.

– А-а, так вы коллеги с Анжеликой. – Лева церемонно указал на Травину.

– Здравствуйте! А я воспитательница детского садика. Вы не в саду работаете? – Лика протянула Юлии руку и широко улыбнулась.

«Выглядит милой и искренней. И “Ромео” ей под стать», – подумала Шатова, пожимая пухлую ладошку Травиной.

– Нет, я даю частные уроки игры на фортепиано. Меня зовут Юля.

Лева, подхватив Люшину сумку, помчался в дом, а женщины медленно пошли к террасе.

– Вам Даша не рассказывала, видимо, о трагическом происшествии? – спросила Травина.

– Конечно, рассказывала! И даже отговаривала от поездки. Но я решила, что нужно их с Васей поддержать.

– Да, они, безусловно, в унынии по поводу своего бизнеса. Боятся, что дурная слава об «Иве» распространится и отпугнет клиентов.

Собеседницы сели в кресла на террасе.

– А что думаете по поводу происшедшего вы, Лика? – Юля постаралась изобразить женское безудержное любопытство.

– Я думаю, что каждый, в конце концов, получает по заслугам, – жестко ответила Травина.

– Вам не нравился покойный актер? – Шатова испытующе рассматривала воспитательницу.

– Скажу так. Чем больше я его узнавала, тем меньше он мне нравился. Курение смертоносной травы окончательно завершило довольно… мм… демонический образ. Ну вот скажите, Юля, вы бы стали пробовать зелье, если бы вам предложил его малознакомый мужлан?

– Я бы не стала пробовать его даже в случае предложения доброй знакомой, – рассмеялась Люша. – А этот журналист вам тоже малосимпатичен? Считаете, что косячки он привез?

Лика скривилась.

– Не знаю. Две извилины, гора мышц. Впрочем, не хочу я никого судить. Слишком мало знаю этих людей. Бог с ними.

– Но вы убеждены, что это была трагическая случайность?

К сожалению, ответить Травина не успела, так как на террасе появилась взволнованная и улыбающаяся Даша, а за ней – насупленный Василий.

– Юленька! – с радушием кинулась, раскрыв объятия, хозяйка к сыщице.

– Дашенька! – в тон ей пискнула Шатова, и женщины обнялись.

– Добрый день, – холодно кивнул Люше Василий.

– Пойдем скорей, я покажу тебе твою комнату и накормлю. – Даша потащила «сестру» в дом.

– Ле-ева! – завопил Говорун.

Когда на террасе появился Гулькин, хозяин распорядился о сиюминутной партии в бильярд.

– Да у меня еще в подвале с вентилями… – начал было отнекиваться Лева, но Василий прервал его:

– Шут с ними! Полчаса погоды не делают. Мне необходима разрядка. Ну не напиваться же? – с мольбой посмотрел на помощника Говорун, и Лева поплелся за ним в холл к бильярдному столу.

«Очень странная реакция на родственницу. Очень…» – подумала Лика, глядя вслед Василию, и медленно пошла к воротам, решив немного прогуляться вдоль реки. Ей требовалось принять решение.

К вечеру свежий ветерок затих, воздух набряк, и над отелем повисло душное марево: жара брала реванш. У ворот по-прежнему дежурило несколько машин – самые стойкие из журналистов надеялись на новые сенсационные сообщения в «деле Федотова». Впрочем, служители пера и фотоаппарата умерили пыл и больше не вторгались на суверенную территорию, перелезая через забор. Видимо, новенькая грозная табличка на входе, оповещавшая об уголовном наказании за проникновение на частную территорию, вкупе с дежурившей у ворот машиной ППС сделали свое дело. Полицейские несли вахту два дня: на третьи сутки, когда накал страстей пошел на убыль, дозор убрали.

Внешне в «Под ивой» царили покой и тишина. На несколько минут во дворе показался Лева, чтобы протянуть булькающий шланг к клумбе с лилейниками. От двери черного хода, ведущей в кладовые и сверкающую операционной белизной кухню, раздавалось негромкое постукивание ножа: Феликс Николаевич затевал жаркое из телятины с грибами. На крыльце появилась заспанная, с отлежанной щекой Ида Щипкова и, водрузив на перильца половик, начала его лениво выбивать. Неожиданно внимание горничной привлек шум у ворот: хлопанье автомобильных дверей и настойчивый крик:

– Один вопрос, госпожа Абашева, один вопрос!

Спустившись по ступенькам, чтобы получше разглядеть центральную тропинку, загороженную кустом сирени, Ида, разинув рот, замерла, как в игре «Море волнуется». Она олицетворяла собой фигуру «Теннисист, испугавшийся призрака» – только вместо ракетки в размахнувшейся руке сжимала пластиковую выбивалку. А по тропинке вышагивал отнюдь не призрак, а Зульфия – она крутила перед собой сумочку «Луи Виттон», выпачканную чем-то неудобоваримым, и душераздирающе фальшиво пела. Заколка на ее каштановых кудрях отсутствовала, и волосы частично стояли дыбом, частично смиренно обвисали – влажные и спутанные. На правом бедре красотки шифоновое платье было разорвано. Впрочем, самое неожиданное представлялось ниже: казалось, Абашеву кто-то макнул ногами в бочку с тиной омерзительного буро-зеленого цвета.