— Там у нас только свои — Фокин, Плющев, Уфанов и Цыбизов. Все хорошие ребята…

Я кинула взгляд на часы. Ждать мне оставалось еще довольно долго, поэтому, пожав плечами, я двинулась в направлении, указанном мне Шлангманом.

Спустя минуту я уже сидела за столом в номере, где на кровати возлежал с уже загипсованной ногой Цыбизов, а вокруг него сидели товарищи по команде.

Разговор, который шел до моего прихода в комнату и продолжился после этого, касался проблем команды. Началось все с обсуждения нападения на Крашенинникова.

— Как пить дать, это дело рук того самого кренделя, который Глебу деньги взаймы дал, — с серьезным выражением лица произнес Уфанов, здоровяк с огромным мясистым лицом. — Он же в долларах брал, на машину, а сейчас-то у нас в долларах зарплата упала! Этого кренделя я один раз видел — там пальцы веером, сопли пузырями, хрен столбом… Нрав крутой, но без башки.

— Да брось ты, Витек, ерунду-то гнать! — яростно отмахнулся от него Фокин, высокий бритый парень. — Чтобы из-за этого? Нет, тут что-то еще. По-моему, нас просто на измену сажают, хотят, чтобы мы все перессали и сами свои ворота раскрыли всем настежь.

— Да я тебе точно говорю, — брызжа слюной, яростно закричал с кровати Цыбизов, — что эта сука из «Сокола» спецом меня на землю уложила, бля буду!

— Ты еще скажи «век воли не видать» и ноготь погрызи, — пошутил Шлангман, но, видя негодование партнера, сделал успокоительный жест рукой. — Да, да, я сам видел, что он тебя нарочно «сделал», успокойся. Ничего, прорвемся. Гараев сказал, что он свои меры принимает…

Я невольно улыбнулась, поскольку была в курсе, какие именно меры предприняты Гараевым и что наверняка в данный момент они задействуются на полную катушку в одном из соседних номеров.

Тут послышался стук в дверь, и после того как все хором прокричали «Войдите!», в дверном проеме показалась смущенно рдеющая миленькая мордочка Вали Караваевой.

— Тань, я это… мы все, короче…

— Вы нас покидаете? — разочарованно протянул Шлангман, посмотрев на меня.

— Очень устала, — извиняющимся тоном произнесла я. — А вообще, спасибо за компанию, было очень приятно познакомиться с вами.

— Нам тоже, — нестройным хором ответили футболисты.

Выйдя в коридор, я заметила в дальнем его конце фигуру Алдейро. Латиноамериканец, завидев меня, сразу же смущенно отвернулся и завозился с ключами от своего номера.

Караваева же, едва войдя в номер, плюхнулась на кровать и уставилась на меня.

— Ты не сильно на меня в обиде, а?

— Нет, дело житейское, — равнодушно бросила в ответ я. — Чего уж там.

— Просто этот бразилец такой настойчивый, — кокетливо морщась, начала объяснять Караваева.

— Да, а ты, напротив, такая вся из себя вежливая, что не могла ему отказать, — поехидствовала я.

— Но он же хорош, согласись. Неужели он тебя не возбуждает?

Я пожала плечами. Не могла же я сказать ей откровенно, что в этой команде, кроме, может быть, Навашина, меня никто не возбуждает.

— Вообще, ты знаешь, Тань, лучшие мужики — это иностранцы, — продолжила Валентина. — По себе знаю… У нас в шейпинге девчонки все болеют заграницей, двое вот уже замуж выскочили, одна — за шведа, другая — за немца. Не знаю, как уж там у них в этом смысле, — Караваева скосила взгляд на нижнюю часть тела, — но во всем остальном по-любому лучше, чем у нас.

— Главное, чтобы человек был хороший, — изрекла я анекдотическую фразу, показавшуюся ей умной.

На это Караваева не нашла что возразить, и в номере установилась тишина. И тут в этой самой тишине вдруг совершенно отчетливо стали раздаваться равномерно повторяющиеся звуки скрипящей кровати. Они доносились из-за стенки.

— У нас триста шестнадцатый номер? — спросила я.

— Да, а что?

— Ничего…

Я вспомнила, что тренер, благословляя Лену Ковалеву на труды для блага клуба, говорил о триста восемнадцатом номере. Стало быть, именно в соседней комнате сейчас и происходило то, что в дальнейшем, по мнению главного тренера, должно было принести «Авангарду» несколько дополнительных очков.

Поскольку стены в провинциальных гостиницах не отличались особой толщиной, нам с Валей удалось сполна оценить тот напор, с которым лысый судья Вовка таранил случайно подвернувшийся ему в тот вечер сексуальный объект из числа моих подчиненных. Объект, судя по доносившимся охам, вздохам и вскрикам, был этим весьма доволен.

— Музыку, что ли, включить? — спросила я.

— Чего, заснуть не можешь? — с ехидцей спросила меня Караваева. — Это все потому, что ты сегодня не того… Вот я — сделала дело и лежу себе спокойно, не нервничаю. А может, поговорить с Алдейро? Его, по-моему, на нескольких хватит…

— Спасибо, уж как-нибудь сама, — насмешливо посмотрела я на Караваеву и укрылась одеялом.

Заснула я, несмотря на продолжавшуюся бурю за стенкой, довольно быстро. Впечатления прошедшего вечера явно утомили меня, и объятия Морфея стали тем убежищем, куда я спрятала свое перегруженное реальностью сознание на несколько следующих часов.

В первый же вечер после возвращения из Дальнегорска я была удивлена. Не тем, что мне позвонил Навашин и попросил разрешения приехать и поговорить. А тем, что он прибыл ко мне абсолютно пьяным.

— Что это с тобой? — нахмурилась я, увидев его, едва удерживающегося в дверном проеме, чтобы не рухнуть со всей своей центнеровой мощью вниз.

— Я… должен тебе… кое-что рассказать, — заплетающимся языком проговорил он.

Проводила его в комнату и налила ему чашку кофе. Расстегнув ворот рубашки, он минут двадцать сидел неподвижно в кресле. Я терпеливо ждала.

Наконец, взглянув на меня осоловелыми глазами, он сказал:

— Мне все осточертело!

— Что именно? — Я решила быть очень конкретной.

— А все! Все, что творится у нас в команде и вообще в футболе.

— Подкладывание девочек под судей?

— Да, и это тоже, — Навашин покачнулся в кресле и сделал движение по направлению ко мне. — Ты знаешь, Гараев вчера из меня, как пылесосом, выдул остатки моральных постулатов. Он посылает меня в Самару с оч-чень ответственным поручением.

— Каким?

— Таня, — он поводил пальцем у меня перед лицом. — К делу Крашенинникова это не имеет никакого отношения.

— Ты что, не хочешь говорить? Тогда какого черта приперся? — Я начала не на шутку раздражаться.

— Понимаешь, Таня… — Навашин тяжело вздохнул. — Еще весной на одной из, скажем так, спортивных тусовок в Москве я услышал, что мы не выйдем в этом году в высшую лигу. Об этом сказал мне один ответственный работник Федерации футбола, и не где-нибудь, а в общественном сортире. Так, по малой нужде, свела нас судьба.