Это пенис, решила Кэрол.

— Женщина с пенисом в нашем обществе — это невероятно, не так ли? Я вас спрашиваю!

Профессор стал раздражительным, я сидел перед ним как ученик.

— Нет, полагаю, это не так.

— Значит, это не так. Отчего же вы так «полагаете»?

Поезд прогромыхал через полустанок. Я успел выхватить взглядом цветочную клумбу, толстого портера, покачивающуюся вывеску, и за окном снова стемнело.

— Что ж, я полагаю, все возрастающая эмансипация женщин на протяжении этого столетия определила — хотя бы в качестве метафоры — то, что они приобрели некоторые мужские характеристики.

— Половые характеристики? — В голосе его опять появилась неприятная нотка.

— Возможно. — Я постарался произнести это уклончиво, так, чтобы ему понравилось, с юмором. Но он шутить со мной не собирался.

— Я полагаю, ваши высказывания весьма банальны. Ошибка, которую молодые люди очень часто допускают в подобных вопросах. Случается, что их видение сексуального ландшафта сводится буквально к попытке стереть из виду горный массив гинекологии. Вы говорите о какой-то метафорической бабе с яйцами, я же толкую о ебаном пенисе, сраная твоя башка, и «ебаный» в данном случае атрибутов более чем уместный, потому что речь идет о хере, которым можно кого-нибудь выебать. Я говорю о твердом, упругом штыке в кровеносных сосудах, с багровой налитой головкой, выстреливающей в тебя молофьей, пуляющей жизнью, зарядами бытия! Боже, что за благородный вид! Насколько же компания мужчин предпочтительнее женского общества! Не так ли? Не так ли, я спрашиваю?

— Да, безусловно.

— Лишенная эротического подтекста связь между мужчинами, не правда ли? То, что родственные нам души называют братством.

— Да, да, я согласен.

— Чем меньше эротики, тем лучше, разве не так?

И он сопроводил эту уловку замаскированного под вопрос утверждения еще одним неприглядным поерзыванием, которое волной поднялось по позвоночнику от основания до кончиков ореховой шевелюры. Ирония была в том, что, по мере того как обличье его приобретало все больше двуполых характеристик, голос его крепчал и становился все глубже.

— Да, — ответил я, — чем меньше эротики, тем лучше.

— Вот именно. Носить эти кандалы, заставляющие кусать подушки, забивать себе голову всякой чепухой и топорщиться наши ширинки — это не для нас, не так ли, драгоценный вы мой?

— Так точно.

— Отлично! — Он хлопнул себя по ляжкам, как будто передернул затвор, и сказал: — Что ж, если вы готовы, я подведу итог.

Кэрол стала все больше предпочитать компанию собратьев-обладателей. Она ходила в пабы и пинтами поглощала пиво. Или обедала в липкой забегаловке, где, согнувшись над своим сэндвичем, с восхищением рассматривала непристойное граффити на музыкальном автомате. Естественно, она не чувствовала острой необходимости четко отождествлять себя по половому признаку с остальными завсегдатаями. Она вполне ясно представляла себе, что большинство мужчин не знали бы, как реагировать на человека, который может гонять лысого одной рукой и одновременно запускать пятерню в дыру себе же. Ах, как я люблю наш богатый англосаксонский словарь непристойностей, а вы?

В любом случае, это не тема для обсуждения, ведь Кэрол вовсе не считала себя мужчиной. Яркими половыми характеристиками она, собственно, никогда и не обладала. Нежный лепет оставлял ее равнодушной; мы были свидетелями, как Дэн пытался поваляться с ней в манной каше взаимных ублажений. Кэрол понимала, что пенис не сделал из нее мужчину, однако он сделал ее чуть свободнее от ощущения бесполости, ослабил суровые путы, отомкнул тяжелые замки девичьей подсознанки.

Теперь в магазин нижнего белья — патронов не жалеть! Кэрол выбрала небольшой бутик на Хай-роуд, где она могла быть уверена в помощи продавца-мужчины. Там она принялась взволнованно-заговорщически обсуждать, в чем ее Дэн мог бы выглядеть более соблазнительно. Ей даже не пришлось особо притворяться, так как бедра у малютки Дэна были почти такие же узкие, как ее талия.

На следующий день у нее уже был подходящий костюм для будуарных представлений. Она вставала так и эдак, поворачивалась, пританцовывала, но, к большой досаде своей, обнаруживала, что причиндал ее не мог заполнить даже самую малую нишу самых узеньких итальянских трусов. Она оттянула резинку и принялась играть с новеньким членом. Сжимая и разжимая ягодичные мышцы, она практически добилась внутреннего осязания и чувствовала, как развивается нечто, что, по всей видимости, должно стать новым мочеточным каналом. Кэрол с полной ясностью и без особых эмоций представила, как в ближайшем будущем сможет производить невероятные эффекты при мочеиспускании. Естественно, сама идея была только в зачаточном состоянии, однако она уже предвкушала радости весьма банального, но оттого не менее веселого мужского развлечения, а именно: направленного мочеиспускания. Однако, с другой стороны… не слишком хорошо там все развивается, чтобы получалось как надо… хотя, может, и получится.

Дэн тем временем изо всех сил старался держаться. Вновь оказавшись у начальства в фаворе, он готовился возглавить отдел корпоративного дизайна и регулярно лупил по мячам с Барри, а по вечерам отправлялся с Дэйвом 2 в св. Симон. Кроме того, он ездил на автобусе за город, где участвовал в выездных семинарах. Иногда Дэйв 2 составлял ему компанию, желая услышать откровения местечковых гуру, но чаще Дэн отправлялся один.

Дэн сообразил, что Дэйв 2 ненавязчиво подводит его к мысли о вступлении в братство АА, чтобы он занял самостоятельную, полноправную позицию. Дэн был практически уверен в этом, так как Дэйв 2 сказал однажды буквально следующее: «Дорогой Дэн, — прогремел он, — ты для меня как родной сын, и, возможно, для нас, алкоголиков на излечении, это слишком близкие отношения. Нам нужно отпустить друг друга. Тебе нужно встать на ноги, найти восприемника, как это сделал я». Здесь Дэйв 2 имел в виду обычай АА, следуя которому, члены с большим опытом трезвости завязывали в терапевтических целях близкие к идолопоклонническим отношения с недавними адептами — еще свежими бухариками.

Дэйв молча принял грядущую разлуку. Другого выбора у него не было, такой он был тряпкой. Но чуткое сердце, даже когда Дэйва 2 не было рядом хотя бы вечер, ныло, и он чувствовал себя покинутым.

— Не стоит проявлять излишней симпатии к Дэйву 2. Если вам показалось, что я недооценил Дэйва 2, неверно интерпретировал его действия, умышленно или же ненароком запутал вас, то вы глубоко заблуждаетесь. В этой истории нет никакого подвоха, как нет и подслушивающего, притаившегося в тени рассказчика. То, что я вам рассказываю, — чистая правда. Аллах Акбар, понимаете? Я — божий человек и глаголю божью правду. «Нет Бога, кроме Аллаха». — Профессор произнес эти исламские догмы, напевно модулируя, на манер муллы. После чего он вернулся к образу, который, должен признать, я же для него и обозначил, и спросил своего ученика: — Почему это кажется тавтологией? — Он тут же продолжил, отвечая на свой вопрос: — Если рассмотреть исламское понимание истории, мы обнаружим процесс социальной эволюции, аналогичный гегелевской концепции Мирового Духа. Однако, если для Гегеля Бог был скорее чем — то оставшимся позади, то для ислама Мировой Дух и сам Мир — это одно и то же. И тут мы получаем замкнутый космологический круг: в то время как прогресс собственным концом внедряется в социальную форму и меняет ее, он одновременно овладевает собою же сзади.