Стягиваю губами сосок, лаская его языком, ощущая, что от одних этих нехитрых прикосновений готов кончить, как пацан, даже не входя в нее.

Если бы… Если бы только все не так… И она — не дочь этого урода… Если бы встретить ее иначе…

— Выпей еще, Светлана и ложись на живот, — отстраняюсь и сам не узнаю собственного хриплого голоса.

И снова эти глаза, только теперь в них обреченность и безысходность. Потухли. Со страхом хреново, конечно, было, но хоть эмоция какая-то живая. А сейчас сидит, — как будто человека в ней вот взяли и выключили. Как будто все равно ей уже, что с ней дальше будет. Самый хреновый взгляд, — видел я такие, не раз видел.

— Держи, — протягиваю снова наполненный стакан. — Спину тебе обрабатывать буду. Не бойся.

Послушно выпивает, как не живая, — даже руки на этот раз не дрожат и укладывается, не издавая ни звука.

Только дергается, когда я осторожно начинаю обрабатывать ее раны перекисью.

— Шшшшш, — не помог коньяк, все равно больно, — даже дую на сдертую кожу. — Потерпи. Иначе будет еще хуже.

Кажется, последние слова она воспринимает, как угрозу, потому что снова дергается и сжимается вся, — чувствую под руками.

А я, как мамочка, начинаю мазать ее спину йодом, который вообще непонятно откуда взялся в моей аптечке.

— Отдыхай давай, — сам весь потом покрылся, пока это делал, как будто самому больно, а не ей. — Поспи. Проснешься, — антибиотик выпьешь, вот тут, на тумбочке, — специально только одну таблетку оставил, а то — хрен его знает, что ей в голову придет. Может, всю пачку зараз проглотить додумается, а мне потом ей желудок промывать. — И не пытайся от меня больше бегать, ладно. Договорились?

Кивает, и я только теперь замечаю, как судорожно она вцепилась пальцами в подушку.

— Постой! — останавливает меня ее дрожащий голос уже у двери.

— М? — поворачиваюсь, удивленный донельзя. Решилась заговорить?

— Что со мной будет? — снова сжалась вся, но простынь теперь взять без разрешения не осмелилась.

Ох, девочка, если бы я только знал, что мне теперь с тобой делать! А так… Сам не понимаю…

— Посмотрим, — сухо роняю и выхожу.

Подальше мне от нее нужно быть, чтобы принять это решение. Подальше. А то голос ее этот нежный и испуганный, глаза такие невинные сбивают меня на хрен с толку.

Светлана.

Не знаю, что меня больше пугает в нем, — его ласка или когда он жесток и похож на дикого зверя.

Да, все пугает, — маньяки, говорят, избивают своих жертв, а потом носятся с ними, как с любимым ребенком и залечивают им раны. И даже искренне верят в то, что любят их, хотя после неизменно убивают.

Так что, наверное, это его проснувшееся вдруг желание отогреть, возиться, выкупать, накормить и даже обработать раны, которые сам же и причинил, — для меня страшнее. Настораживает. Был бы таким лютым, как с самого начала, я хотя бы знала, чего от него ожидать. И, наверное, надеялась бы, что, может, что-то еще действительно разрешится. Что произошла какая-то чудовищная ошибка, и он просто принял меня за кого-то другого, на кого так жестоко разозлен. Тогда бы, наверное, меня бы еще отпустили…

Но теперь его поведение совсем сбивает с толку.

Есть ли шанс на то, что ярость его утихла, и теперь он понял, как жутко со мной поступил?

Если раньше он запугивал меня, обещая мучительную смерть, — то теперь его «посмотрим», возможно, дает мне надежду? И разве стал бы он сдерживаться и залечивать мне раны, если бы собирался и дальше истязать своей жестокостью?

А он сдерживался, — я это чувствую и понимаю.

Дышал же — так жадно, тяжело, рвано, и даже сквозь штаны было видно, как напряжено то, что у него внизу… Только прикасался так… Совсем иначе, по-другому… Как будто и правда обо мне сейчас больше думал, чем о себе?

Таким, каким был вначале — не сдерживался бы. Значит, — что-то в нем изменилось, если даже не тронул, — пусть и так, аккуратно, как ему хотелось?

Цветок надежды — он слишком яркий, слишком сильный, слишком живой. Он взметается внутри, как пламя, снова заставляя поверить, заставляя оживать. Но…

Могу ли я поддаться этой надежде? Ведь, если сейчас поверю, то вернуться к тому, что было с самого начала, будет куда больнее… В тысячи, в сотни раз!

Но на психопата он точно не похож, — такие вещи, как безумие, они чувствуются.

Нет. Он точно вменяемый.

Какой угодно, — страшный, жуткий, убийца, злобный и яростный, — но в любом случае, с психикой у него все в порядке, — даже объяснить не могу, как это чувствую, просто знаю.

А, значит…

Нет, — мотаю головой, обхватывая колени руками.

Я лучше подожду с надеждой. Как он сказал? Посмотрим. Даже прикидывать не буду. Просто замру, — чувствами, как замирают дыханием. И буду ждать.

Тигр.

Куча дел еще, хоть и светает за окнами, — а я сижу и пялюсь в монитор, наблюдая за девчонкой.

Так и не улеглась, — сидит, раскачивается на постели.

Вскакивает, подходит к окну и отшатывается назад. Ну, да, вид у меня оттуда, — просто сказочный, над самым обрывом спальня. Неужели так напугал, что полетать птичка вздумала?

Думал, она умнее, и поняла уже, что бежать — худшее из всего, что она может сделать.

Но, видимо, тяга к свободе заложена у нее на том уровне, до которого здравый смысл не добирается.

Ладно, — хватит ее с меня, уже и так слишком ее много, — в голове, в доме, во времени, которое я на нее убил, и…

И где-то еще, непонятно внутри, где и вовсе быть не должно.

И только ловлю себя на понимании, что, глядя на нее, вдруг улыбаюсь. Интересно, — когда я вообще улыбался в последний раз? Не помню…

Надо будет ей одежду какую-то купить, — а то точно наброшусь, пока голая тут у меня разгуливать по мониторам будет. И в реальности, особенно.

И кроме одежды чего-нибудь такого… Не знаю, — чтобы она от этого улыбнулась… Почему-то очень захотелось улыбку ее увидеть…

Занырнул в почту и замер, открыв видеофайл.

Дом, в который мои люди привезли девчонок-гимнасток… Пока здесь, с охраной, сегодня собирались домой переправить. Но съемка — явно ночная, темно еще.

Девушка в облегающем ярко-розовом трико…

Вот она вышла, крадучись и беспокойно осматриваясь пошла к туалетам по коридору. Да, набрались девчонки страху, хоть им и объяснили, что все в порядке будет, что домой их доставят, а все равно страшно.

В ее руках пиликнул телефон…

— Галя, это Света, — шипит приглушенно задыхающийся голос.