Впрочем, для гимнасток это — нормально, все они худющие. Зато как гнутся! Знаю, люблю развлекаться со спортсменками!

Дрожит вся, даже во сне. Холодно там, в камне.

Хотя, хоромы и тепло она не заслужила!

И снова луплю кулаком по столу, — спит же, мать ее, после всего! Как ни в чем ни бывало!

По херу ей, что с девчонками стало, — не знает ведь, кто я и зачем и куда их оттуда забрал. И — разве б спала, если уж все, что я с ней делал — такой уж для нее был ужас?

Не хватило ей салфеток, — засохшая кровь между ног и мои следы даже на волосах остались.

Матерясь сквозь зубы, иду к подвалу, — хрен его знает, может, — спит, а может и сознание потеряла, проверить все равно лишним не будет. Если порвал ей там что-то — женщин у меня в доме нет, возиться с ней тоже никто не будет. Но как-то слишком много крови между ног, посмотреть все равно нужно.

* * *

Никакой реакции, когда я распахиваю дверь, — а делаю я это достаточно шумно.

Подхожу, дернув за плечо, — не реагирует.

Колотит всю, рот приоткрыт, на лице следы невысохших слез.

Но дышит, — хотя дыхание — нездоровое, рваное. И горячая вся, как будто в лихорадке.

Прикладываю палец к вене на шее, — пульс слишком частый.

— Блядь, что я делаю? — качая головой, спрашиваю сам у себя. — Я должен еще и возиться с этой дрянью?

Но уже понимаю, что просто так ее здесь не брошу. Отмыть хотя бы надо — а то как ее такую трахать, в засохшей крови и сперме?

Забрасываю на плечо, чувствуя, как она просто обмякает, без всякого движения, хотя, у нормально спящих оно должно бы быть, а если человек забылся беспокойным сном, — так тем более, должна была услышать и очнуться.

Нет, не годится, — вспоминаю, что луна сегодня довольно яркая, а у меня, несмотря на внешнюю тишину, — полный двор охраны и парней. И камеры во дворе, которые я не один просматриваю, — Змей уже заступил на пост.

Укладываю обратно на мешки, и, стянув свою футболку, натягиваю ее на мелкую сучку.

Не хочу, чтобы ее видели обнаженной. Мне она пока принадлежит. Потом, когда отдам — тогда уже пусть и смотрят.

Снова взваливаю на плечо, потрогав горячий, мокрый лоб. Бля, совсем мне все это не нравится! Мало того, что бесит до коликов, еще и заболеть мне тут решила!

Доношу до ванной, и, прислонив к кафельной стене, откручиваю кран.

И снова понимаю, — не пойдет так. Девчонка на ногах не держится, даже несмотря на то, что глаза открыла после ледяной воды и нескольких хлопков по щекам. Смотрит на меня расфокусированным взглядом, будто не понимая, ни кто я, ни где она вообще находится. И шатается, сползая по стене. Блядь, придется самому лезть к ней! Держать и еще и отмывать! Пиздец просто!

Снова выматерившись, переступаю бортик ванной, как и был, прямо в штанах, придерживая девчонку, чтобы не свалилась.

И ужас, резанувший меня сильнее сегодняшних пуль, когда она таки распахнула глаза в узнавании, заставляет начать материться еще громче.

— Не надо, умоляю, — выдыхает она, явно пересиливая спазм в горле, который мешает ей говорить.

— Успокойся. Не трону сейчас. Тебе просто нужно вымыться, — даже делаю шаг назад, протягивая ей мочалку, но мелкая сучка закатывает глаза и, кажется, на этот раз реально теряет сознание. Блядь, бесчувственных девок я еще только в жизни своей не мыл!

* * *

Светлана.

Время потеряло свое течение.

Поначалу меня еще разрывали судороги и спазмы изнутри, жгло все тело.

Меня колотило и выворачивало.

Едва доползла до той самой дыры в подвале — и даже не потому, что он будет зол. Просто привычка, наверное, рефлекс, — не гадить вокруг себя, как бы плохо тебе ни было.

Спазмами, жутким сжатием горла, будто его держат в тисках, все просто вываливалось из меня.

Черт, даже воды нет, — сейчас я была бы согласна даже на ту собачью миску, о которой он говорил. На что угодно.

Губы пересохли и растрескались до боли и сухого жара.

Ногти обломала до мяса о тот ствол дерева, как и, кажется, содрала всю кожу на спине. Об остальном я старалась не думать, просто заблокировав в себе все воспоминания. Просто не думать. Так, наверное, будет легче.

Ноги не держали, — даже на четвереньках стоять, — и то не могла. Подкашивались колени.

Убедившись, что рвать больше просто нечем, еле доползла обратно, на те самые мешки, — проснулись таки инстинкты, на автомате просто. Понимая, что не доползти до них не могу, — повалюсь на ледяной камень, и воспаление легких назавтра убьет меня, — смешно бы думать, что здесь кто-то будет со мной возиться. Выбросят просто за ненадобностью, — да и все.

Обхватив себя руками, свернулась на мешках в комочек, — точно так же, как и в детдоме, в те страшные ночи, когда у директора были гости.

Только теперь, увы, тот самый кошмар, обошедший меня еще в детстве, и до сих пор иногда возвращающийся в страшных снах, догнал меня наяву.

Нет. Не думать. Просто не нужно об этом думать. И не обращать внимание на саднящую боль между ног.

Закрываю глаза, понимая, что никак не могу унять колотящей меня дрожи. И просто начинаю вспоминать. Все считалочки — нелепые, дурацкие, которые когда-то знала, имена и фамилии одногруппников, всех соседей в поселке с номерами домов, в которых они живут. Все, что угодно, чтобы забить, переключить мозги, отвлечь себя от этой жуткой реальности и еще более жуткой неизвестности. Чтобы не видеть картины его ужасного лица прямо возле моего. Чтобы снова и снова не ощущать его внутри себя, отвязаться от этого чувства раздираемой плоти с ненавистью в страшных его глазах…

Очнулась, когда почувствовала, как меня хлещут по щекам.

Первые ощущения, — вода, льющаяся по лицу, блаженство, наконец-то утолившее мои пересохшие губы. Раскрыла рот, и начала жадно, судорожно глотать. Лучше бы холодная, а то и так жар по всему телу, — но и это уже спасение.

Еще не понимая, где я… Еще не понимая…

Распахнула глаза, — и снова ужас пронзил меня, будто острой спицей, насквозь.

Он…

Еще, кажется, огромнее, чем мне показалось вначале, еще ужаснее… Держит меня под струями воды.

И снова глаза эти — черные, страшные. И плечи, под кожей мышцами бугрятся, перекатываясь, как будто кожу сейчас на нем порвут. И вены, туго, напряженно оплетающие огромные руки, перед которыми я, — словно букашка, и… О, нет. Тот ужас, что раздирал меня, впиваясь, без остановки, без жалости. Нет-нет-нет!!! И не хочу, а перед глазами снова так и появляется, когда он меня на колени бросил и членом своим огромным в лицо ткнул…

Ноги снова подгибаются, и все, на что я надеюсь, — это что темнота вернется и останется как можно дольше. Вряд ли его это остановит, но тогда я хотя бы чувствовать ничего не буду… Не так жутко…