Все-таки решаю не брать своих парней.

Хватит с них на сегодня, — отдохнуть нужно и приготовиться к тому, что нам устроит Альбинос. А он устроит, — в этом даже кошке глупо сомневаться!

Да и по-любому, воевать с Манизом здесь, на его территории, — просто смешная и нелепая смерть. Не помогут мне парни, если он решит уничтожить. Только рядом лягут.

Глянул в последний раз на монитор, — трясется вся, не блюет уже, отползает назад, к мешкам, на четвереньках, задом так и пятится.

Отдам ее парням своим, когда вернусь. Или Манизу в бордель, — там с ней церемонится не будут, а то я что-то добрый слишком. Убью еще ее на хрен, — и все закончится для девки слишком легко.

* * *

Добираюсь до «Звезды» так спокойно, как будто ничего сегодня и не произошло.

Даже странно, — не ожидал такой легкой дороги, никак не ожидал.

Не нравится мне все это еще больше, — Альбинос должен сейчас сделать меня главной мишенью.

Да и хрен с ним, — посмотрим, как он запоет, когда поймет, что за мышка попалась в мою нору. Вернее, — когда поймет, где его мышка!

В «Звезде» все, как обычно, — тихая музыка, стриптизерши в болтающихся под потолком клетках, извивающиеся так, будто у них нет костей, и веселье.

Подымаюсь сразу наверх, — почти под потолком ложа самого хозяина.

Маниз уже ждет, лениво потягивая виски и осматривая зал цепким взглядом, из-за которого сразу понимаешь, что все его плавные неторопливые движения, как и его речь, — обман. Он все видит, все замечает и готов сорваться и действовать в любую секунду.

Только вот он за столиком не один, — и это снова настораживает.

— Здравствуй, Маниз, — усаживаюсь в кресло рядом, подымая стакан с виски, который мне тут же подносят вместе с какой-то очередной диковинной закуской, — я к ним так и не привык и до сих пор не знаю, что у Маниза как называется. — Твое здоровье и благоденствие, — как и всегда, соблюдаю уже ставший привычный с этим человеком ритуал, прежде, чем отпить из стакана.

— И твое, Тигр, — кивает Маниз, салютуя мне. — Знаком с Мороком? — кивает на человека в черном, сидящего по левую руку от него.

Морок.

А вот это — уже интересно!

Прищурившись, рассматриваю каменное, без единой эмоции лицо, — так же, впрочем, как и он рассматривает меня. Пристально, делая вид, будто это — не так уж интересно.

Много я слышал про Морока, но никак не ожидал здесь встретить. Особенно сейчас. Он же, вроде, в Англии?

— Наслышан, — киваю, протягивая ему руку и получая в ответ крепкое рукопожатие и тяжелый взгляд.

— Ну, раз все познакомились, расскажи мне, как ты, дорогой, развязал на моей территории войну? — Маниз, так же лениво отхлебнув из стакана, забрасывает в рот маслину.

— Сам все прекрасно знаешь, — отпиваю виски, отбрасывая волосы со лба. — Альбинос совсем охирел, на чужой территории живым товаром торговать начал. Он же девок привез и собирался аукцион там устроить.

— Это да… — задумчиво протянул Маниз, глядя на одну из извивающихся в клетке стриптизерш. Говорят, не все после него выживают, если он глаз на кого-то положит. Вот и эта, кажется, пляшет свои последние танцы. Хотя, — мне какое дело?

— Ну так и что? — пожал плечами Морок. — Территория, — твоя Маниз, да, но клуб-то его! Он в своем праве, нет?

— В своем праве, — это если товар согласен и знает, на что идет! А он опять за свое, — привез под видом выступления малолеток, которые ни сном, ни духом, а сам их в расход пустить собрался. Блядь, ты же знаешь его клиентов, — Альбинос девчонок поставляет уродам, которые от них куска мяса даже не оставляют!

Морок бросил цепкий взгляд на мою руку, сжавшую стакан.

— Личное это у него, — проскрипел Маниз, проследив за взглядом. — Но ты, дорогой, прав. Если бы нормальными торгами занимался, — слова бы не сказал. А так… Блядство это, да на моей земле. Что думаешь, Морок, а? Тебе ведь он в последнее время тоже, кажется, дорогу переходит? Наркоту по твоим перевозочным каналам пустил и стволы? Да, да, дорой, не думай, что Маниз сидит себе у океана и ничего не видит. Уши и глаза, — они везде быть должны, даже если на первый взгляд тебя это и не касается.

— Я своих нашел, — Морок напрягся и снова занял ленивую позу. — Не Альбинос это у меня под носом товар возит. Егорка Шлык, сопляк, решил, что он бессмертный, — он и на Дикого пути нацелился, через них тоже пару партий перекинул со стволами. А наркоту через мои баржи Гришка Берег сплавлял. Обнаглело соплячье, вкрай. Думают, тут все так просто и нахрапом взять можно. Не понимают, что мы таких на раз в асфальт закатываем. Думают, дороги все открыты.

— А говоришь, — не Альбинос, — Маниз затянулся кальяном. — Не знал разве, что сыновья это его? И это уже — не пацанва глупая зарывается, а Альбинос нам войну объявляет.

— Да, ну — какие сыновья, Маниз? Детдомовские они, рвань уличная. Наглая, цепкая и краев не чувствующая. Я пока присмотреться к ним решил, — посмотрю, что еще догадаются выкинуть. А так… Какая там война… Дурачье раскладов просто не понимает!

— А вот ничего ты и не знаешь, дорогой, — по-кошачьи улыбнулся Маниз. — Сам еще слишком молод. Говорю же, — уши и глаза везде быть должны, особенно — в чужой тарелке. Больше, чем в своей. Ты что же, — метода воспитания Альбиноса не знаешь?

Я только хмыкнул, глядя в удивленные глаза Морока. Сам-то давно уже понял, — про врага надо знать все. Даже то, чего он сам пока о себе не знает.

— Их матери были любовницами Альбиноса, — Маниз говорит медленно, тягуче выдыхая дым. — А потом, — бац, — и вдруг исчезли. А пацанов в детдом подкинули.

— Да ну на хрен, — Морок покачал головой, как будто ему тут Маниз, как Шахерезада, сказки травит.

— Да если бы на хрен, дорогой, — усмехнулся Маниз. — Альбинос считает, что выживать должен только сильнейший. Вот и отправляет своих сыновей в собачьи условия. Выживет там, — значит, — достоин, чтобы в дело после взять. А сдохнет, — так слабак значит, и на хер не нужен. Эти двое вот выжили, — а сколько их вообще было, даже я не знаю. И теперь Альбинос их вернул себе. И в дело потихоньку впускает. Выгодно ему это — никто и не догадается, пока он сам их руками потихоньку власть и возможности отжимать будет. Как и ты, все будут думать, что пацанва зеленая.

— Как знать, дорогой, как знать… Я вот смотрю на своего Арея, и вижу, — балованный он вырос, слабый. И все мамаша его меня умоляла, — помягче будь, сыночек все-таки! Все бабьими своими слезами его обласкивала и за него прощение передо мной вымаливала. А что выросло? На что он способен? Только трахать все, что движется и бабки из меня тащить. Может, в чем-то и прав Альбинос. Баб родивших, — сразу на хрен в землю, а сына — на улицу, чтобы выживать учился. А то иначе две обузы на себя повесишь, — а они тебя еще и к земле притянут.