В 1791 г. в Париже не было хороших карт города. Существовала одна или две красиво выгравированные карты, на которых были показаны улицы в надлежащих пропорциях. Эти карты были известны армейским офицерам, библиотекарям, королям и богатым коллекционерам; и немногие извлекали из них практическую пользу. Чужестранцам обычно советовали взобраться на какой-нибудь памятник, если они хотели, чтобы у них сложилось впечатление от города в целом. На грубых планах, которые продавали книготорговцы, было показано приблизительное местонахождение главных достопримечательностей и проспектов, но мало что еще. Карта должна была быть комплиментом городу, а не грубой демонстрацией его средневековых извилистых улочек и тупиков. На карте Куантеро «Париж сегодня» (1798) старательно пропущены все маленькие улицы, «так как иначе карта представляла бы собой настоящий хаос».

Жители Парижа, включая Марию-Антуанетту, неплохо обходились и без карты с тех времен, когда город был ограничен островом. Большинство людей никогда не покидали своего квартала, а для тех, кто выезжал за пределы города, существовали фиакры. «Парижане, – сказал Луи-Себастьян Мерсье, – берут фиакры даже для самой короткой поездки». Это можно было отнести как на счет здравого смысла, так и на счет лени. «Даже жители столицы не могут похвастаться знанием ее улиц», как было отмечено в энциклопедии «Лярус» в 1874 г. Знания топографии самих возниц фиакров представляют собой загадку. Во все века в правилах, относящихся к наемным фиакрам, нет ни одного упоминания о необходимости знать улицы. Есть сотни правил, касающихся скорости и трезвости возницы, подвески и интерьера фиакра, кормления лошадей, нежелательности загромождения мостовых, езды поперек шествий, оскорблений пешеходов, дурного обращения с пассажирами женского пола и снятия одежды в теплую погоду, но нет ни одного правила, которое требовало бы от возницы знать кратчайший путь из одного пункта в другой. Но так как на фиакрах со временем появились фонари разных цветов, показывающие, какую часть Парижа они обслуживают, можно предположить, что знания возниц всегда были ограниченны в любом случае, и выбор точного маршрута часто был предоставлен лошади фиакра.

Спустя полвека после того, как Мария-Антуанетта заблудилась на левом берегу Сены, польза карт города была все еще не столь очевидна даже для людей, которые печатали их. В 1853 г. руководство для наборщиков, «которые не знают столицу», но желают найти в ней работу, содержало список из шестидесяти типографий, который представлял собой необыкновенно длинный прозаический отрывок, должный служить маршрутом. Безработный наборщик должен был добраться до типографии на улице Де-Риволи («бывший дом номер 14 по улице Де-Фоссе-Сен-Жермен, лестница справа после первого двора»), а затем, «покинув это учреждение, повернуть налево по улице Риволи и ехать до улицы Сен-Дени, где следует повернуть направо и ехать до конца этой улицы, пересечь площадь Шателе и мост Менял и двигаться по улице Барийери (Бочарная), которая обращена к вам, до первой улицы справа – улицы Сент-Шапель, где в доме номер 5 находится месье Букен».

Вся поездка «при условии, что человек проведет две минуты в каждой мастерской, займет семь с половиной часов» – после чего незадачливый наборщик мог обратиться к списку «всех типографий в радиусе 100 км от Парижа».

Случилось так, что в тот вечер понедельника, возможно, недалеко от улицы Дю-Бак над одним из величайших шедевров современной картографии работал человек, который лучше всех был способен направить королеву на правильный путь. Где-то в этом большом, сбивающем с толку городе Эдм Вернике, прищурившись, смотрел в подзорную трубу, измеряя угол улицы при свете фонаря, который держал его слуга. (Он и члены его команды – шестьдесят геометров – всегда делали измерения ночью. Так они могли работать в обстановке, когда их не толкают со всех сторон, не донимают собаки или не давят экипажи.) Он мечтал составить первую совершенно достоверную карту Парижа в масштабе, который показывал бы каждую изогнутую стену и кривую нишу. Он начал работу над ней за свой собственный счет еще пятнадцать лет назад, и до завершения работы все еще оставалось несколько лет.

Король благословил этот проект, но новое правительство оказалось менее заинтересованным. Когда была направлена просьба о финансировании этого предприятия, некий депутат потребовал, чтобы это дело было отправлено на обсуждение комиссии, «чтобы определить, нужна ли действительно такая карта».

Если бы королева и ее спутник могли, как Эдм Вернике, увидеть Париж с птичьего полета, они бы увидели, что улица, по которой они шли, была внешним краем паутины улочек, сходящихся на перекрестке Алого Креста. Некоторые из этих улочек были обнадеживающе прямыми, но они пересекались с другими улицами под странными углами, образуя площади в виде параллелограммов и трапеций, которые, казалось, день ото дня менялись. Время на тех асимметричных улицах протекало на какой-то неопределенной скорости. Могло пройти и пять минут, и полчаса с того момента, когда они перешли по мосту на левый берег реки.

Случайно или по запаху они нашли дорогу назад через улицу Сен-Пер или какую-нибудь другую, соседнюю, вышли к реке и оказались на набережной, но выше по течению от моста Понт-Рояль. С противоположного берега на них смотрели стены Лувра. Набережные были по-прежнему безлюдны, но часовой занял свой пост на дальнем конце моста. Слева, словно по памяти, королева могла увидеть свое крыло дворца Тюильри и, наверное, впервые догадалась о его месте в большом плане города. На небольшом расстоянии от него ее муж и дети сидели в фиакре, считая минуты и задавая себе вопрос, когда обнаружится отсутствие короля и арестована ли уже королева как предательница или нет.

Наверное, это было спокойствие, которое приходит с отчаянием, или, быть может, просто нетерпение человека, который, укутавшись для долгого путешествия, вынужден заняться энергичными упражнениями. Будто все приключение было только маскарадом, и больше нет необходимости притворяться, королева и ее спутник теперь подошли к часовому на мосту и спросили, как пройти к гостинице «Гайярдбуа» на улице Де-Лешель.

Допуская, что часовой знал дорогу, вряд ли он мог направить двух пеших горожан прямым путем через дворец, и они вряд ли проигнорировали его указания, что объясняло, почему невольное исследование королевой Парижа привело ее в лабиринт трущоб, сохранявшихся веками у самого порога королевского дворца.

Квартал Дуайен был пережитком средневекового города. На небольшом пространстве извивались почти три мили зловонных улочек; некоторые из них едва можно было отличить от канализационных труб. Там были трущобы, которые, вполне возможно, когда-то были аббатствами, а также любопытные откосы и холмики, которые представляли собой памятники без надписей сводам и улицам более древних веков. Некоторые тупики заканчивались небольшими пустырями, заваленными камнями, предназначенными для Лувра. Ночью все выглядело так, словно сам Лувр находится в процессе разрушения, а древние хибары посреди него сохранились в состоянии перманентного обветшания.

Когда они пустились в путь по неосвещенным улочкам, церковный колокол пробил четверть или половину часа. В маленьком городке они могли бы теперь определить свое местонахождение, но в Париже сложилась своеобразная ситуация. Самые старые храмы, вроде собора Парижской Богоматери, были обращены на восток-юго-восток вдоль реки, согласно христианской традиции, чтобы восходящее солнце освещало окно позади алтаря. Но спрос на площадь был таков, что другим церквям приходилось умещаться как придется. Церковь Сен-Сюльпис, заложенная в 1б4б г., была, вероятно, последней церковью Парижа с правильной ориентацией в пространстве; теперь же они были обращены во все стороны. Из четырех церквей, расположенных на двухстах метрах, которые прошли королева и ее спутник, только одна смотрела на восток. Если смотреть сверху, то казалось, что огромный флот, состоящий из церквей, стоит на якоре в оживленной гавани, полной судов меньших размеров, каждое из которых идет по своим делам. К концу XVIII в. только человек со знаниями Эдма Вернике мог обращаться к парижским церквям как точкам ориентации на местности, забираясь на их шпили и используя их в качестве пунктов триангуляции.