Он добрался до конца рассказа о своем бегстве из Парижа и приезде в Лондон. Тогда аббат вручил ему это признание и подержал свечу, пока умирающий царапал свою подпись на каждой странице. Несколько дней спустя он умер, и аббат П. сдержал свое обещание: он отправил подписанное признание префекту полиции Парижа. В сопроводительном письме аббат объяснил, что он и его прихожанин полагали, что «полицию следует известить о ряде ужасных событий, в которых этот несчастный был и действующим лицом, и жертвой».

Могло бы состояться короткое расследование, чтобы связать концы с концами, но события, о которых идет речь, произошли более десяти лет назад, и у парижской полиции были более неотложные заботы. Только что был назначен новый префект полиции, который был занят наведением порядка в городе: господин Дебеллем распорядился регулярно подметать и обрызгивать водой улицы; он получил финансирование от правительства на санитарные осмотры проституток; он приказал травить бродячих собак и запретил шарманщикам петь непристойные песни; он также распорядился, чтобы всем иногородним нищим были выданы паспорта и деньги, и отправил их по своим городам и деревням. Следуя примеру сэра Роберта Пила, он одел своих дотоле незаметных полицейских в ярко-синюю форму с блестящими пуговицами, на которых был изображен герб Парижа, и треуголки.

Признание было отправлено в архив, где и исчезло бы навсегда, если бы не человек, который поистине должен стать героем этой истории. Когда письменное признание прибыло под своды префектуры, оно было немедленно проглочено одним из самых жадных умов, которым когда-либо давали свободу в архивах. До недавнего времени Жак Пеше был главным архивариусом парижской полиции. Это была та работа, о которой он мечтал, награда за храбрость и двуличие, которые он проявил в мрачные дни революции. Когда ему было слегка за тридцать, Пеше был избран представителем Парижской коммуны, но ему стало отвратительно насилие, совершаемое толпой. За одну ночь он стал тайным роялистом. Выдавая себя за кроваво-красного революционера, он получил работу, связанную с ищущими спасения эмигрантами, несговорчивыми священниками и рояли-стами-заговорщиками. Таким образом, по его утверждению, он имел возможность спасти многих людей от гильотины. «С волками жить, – позднее говорил он своим друзьям, – не значит по-волчьи выть». Конечно, чтобы удержаться на работе в такие ужасные времена, он, вероятно, пожертвовал несколькими людьми, чтобы спасти многих. И даже при этом опасность всегда ходила рядом. Печально известный Бийо-Варенн, который требовал казни короля «в течение двадцати четырех часов», предостерегал Пеше: «Будь осторожен, друг. У тебя лицо человека, фанатично придерживающегося умеренных взглядов».

Каким-то образом этот фанатичный человек умеренных взглядов остался жив. Жак Пеше появляется в столь многих местах, что трудно поверить, что это был один человек. Поиски в любой период времени между падением Бастилии и падением Наполеона могли обнаружить его прячущимся в сельской местности к северу от Парижа, управляющим городом, расположенным в шести километрах к востоку от него (и посылающим только нескольких его жителей на гильотину), томящимся в тюрьме, выходящим на свободу с помощью друга, редактирующим две официальные газеты и, позднее, подвергающим цензуре прессу. Он также составил две энциклопедии и статистический обзор по провинциям Франции.

В конце концов он оказался в архивах префектуры полиции. После того как он много лет глядел на мир через глазок политики, он увидел его во всей его выпуклой реальности. Те деревянные полки и ящики под сводами префектуры были улицами и жилищами мегаполиса тайной информации. Всякого, кто когда-либо жил в Париже, можно было найти здесь – богатого и бедного, невинного и виноватого. Он думал, что это единственный источник, по которому можно проследить полную картину человеческой натуры. Систематизируя архивы, он упорядочивал «бездонный хаос» в человеческой истории. В этой бурлящей массе подробностей он обнаруживал «таинственную картину частной жизни» и раскрывал ее миру в многотомном труде.

На протяжении одиннадцати лет каждое утро Пеше переходил по мосту у собора Парижской Богоматери и прятался от солнечного света, чтобы вести тщательные поиски в хаосе. Каждый вечер он выходил на свет божий, и его голова была забита заговорами, преступлениями и полнилась растущим чувством познания. Но человек с темным прошлым и жаждой правды неизбежно имеет врагов. Кто-то – завидующий коллега, полицейский, записи о проступках которого хранились в архиве, забытый человек, уцелевший в тяжелые дни компромиссов, – распустил слух, что Пеше – неисправимый революционер. Можно ли было доверять такому человеку грязные тайны государства? Очевидно, нет, особенно потому, что все время появляются все новые грязные тайны. Как сам Пеше написал в своей книге, префект полиции господин Делаво позволял своим офицерам «крышевать» махинации, игорные притоны и бордели.

Пеше сняли с его поста. В городе, в котором было двадцать шесть тысяч государственных служащих, читающих о продвижениях и понижениях по службе друг друга в ежедневной газете, это было публичное унижение. В своих воспоминаниях Пеше солгал, сказав, что передал свою любимую работу другому человеку. В приватных беседах он называл свое увольнение «смертельным ударом». К нему подкралась загадочная болезнь. Он ощущал ее развитие и винил в ней своих врагов. На протяжении трех лет он унижался и упрашивал, поднимал старые связи, использовал в личных целях свою репутацию, и, когда новый префект Дебеллем вступил в должность в 1828 г., ему дали работу в архивах, но более низкую должность. Прослужив государству сорок лет, в возрасте шестидесяти восьми лет он оказался на должности младшего клерка.

Именно тогда из Англии пришло письменное признание. Своим энциклопедическим взглядом Пеше увидел в тех листках бумаги огромную ценность. Они демонстрировали, что может случиться, когда население не контролируется должным образом полицией. Они также содержали некоторые детали, которые напомнили ему о его собственном затруднительном положении. Он сделал подробные и точные записи и добавил их к огромной кипе документов у себя дома.

Теперь он уже работал днем и ночью, превращая сырой материал в прозу. Но его враги тоже упорно трудились. Появился слух, что Пеше страдает от душевной болезни и представляет собой угрозу национальной безопасности – его следует отослать подальше умирать безобидной смертью.

С каждой нападкой на свою репутацию он чувствовал, как его болезнь набирает силу. Он начал использовать книгу, которую он писал, как дневник, что не является добрым знаком для историка, если только он, возможно, не ощущал, что его собственная правда является частью большей картины. Последние страницы его рукописи содержат несколько страшных записей:

«Сегодня у меня такие боли, что я подумывал о том, чтобы броситься в Сену, если бы у меня хватило сил.

Сегодня, 5 марта 1830 г., в канун моего дня рождения, я чувствую себя таким больным и упавшим духом, что откладываю перо, чтобы приступить к работе позже, если я когда-нибудь выкарабкаюсь из этой пропасти».

Через несколько месяцев смерть освободила его от физической боли; его враги злорадствовали. По крайней мере, его утешало знание того, что его работа практически закончена, – и это было очень хорошо, потому что сорок лет спустя префектура полиции сгорела, подожженная анархистами из Парижской коммуны. За несколько часов архивные свидетельства пятисотлетней истории Парижа, включая подписанное признание, исчезли в небесах над островом Сите.