Что-то вспыхнуло в памяти: мальчишки, ухающие в темном туннеле; она среди их ватаги, с колотящимся сердцем, счастливая, бежит на свет факелов.

— Вспомнила! — воскликнула она, наполняясь весельем и блаженством того дня.

— И мы это нарисовали, — сказал он.

Она вновь посмотрела на рисунок: бледные рыжеватые черточки, процарапанные в песчанике. Чем — острым камнем? Ножом, зажатым в кулаке? Может быть, может быть. Еще вспышка: она, пятилетняя, сидит на корточках в этом самом месте. Набожа вспомнила первые тонкие линии, потом поверх них — другие, более глубокие.

— Ты нарисовала человечков, — сказал Молодой Кузнец. — Всех трех.

— А ты нарисовал круг.

— Круглую хижину.

И она вспомнила мальчика, что сидел рядом с ней, завершая картинку, и смутное ощущение радости и безопасности.

— Странно вспоминать давно забытое, — сказала она. — Странно видеть наше прошлое.

Юноша провел пальцем по кругу, повторяя его очертания. Взглянул на нее, она на него.

— Может быть, это не прошлое, — произнес он, и Набожа подумала, что он может поцеловать ее, что она приоткроет рот навстречу его губам.

Она ожидала прикосновения, желала его — поцелуя, руки, скользящей по спине, обнимающей за талию, — но этого не случилось.

Молодой Кузнец убрал пальцы с песчаника и встал. Она пожалела, что не ответила, не сказала: «Тогда это наше будущее?» Он ведь наверняка надеялся услышать эти слова.

По дороге назад, на краю прогалины, Набожа замедлила шаг и положила ладонь на его руку.

— Та картинка, — сказала она. — Я хочу еще раз на нее посмотреть.

Она оставила его, не взглянув ему в лицо, и пошла дальше по прогалине. В следующий раз она не будет такой скаредной. Он подарил ей амулет, окликал ее из кузни, привел в старую шахту и чуть ли не напрямик сказал, что старый рисунок предсказывал семью, которую они когда-нибудь создадут. А Набожа была отвратительно скупа.

Она вернулась к действительности как раз в тот момент, когда мотыга Арка обрушилась на очередной ком.

— Пойдем к Пределу? — предложил он. Голос его звучал почти равнодушно, словно эта мысль случайно пришла ему в голову.

Она хотела забраться на Предел с Арком, увидеть все, что доступно взору, с того единственного места, откуда удалось заглянуть за границы Черного озера. Но мать собиралась делать сыр, и ей требовалась помощь. А еще нужно смолоть зерно в муку, нарезать соломы, чтобы починить протечку в крыше. Да еще накопать сального корня: его высушат, истолкут, смешают с горячим воском и приготовят целебную мазь для заживления нарывов на руках и губах деревенских детишек. Напасть невеликая, однако Набоже нельзя пренебрегать обязанностями ученицы знахарки Черного озера.

Она знала все хвори деревенских: больные десны Старого Плотника, заворот кишок Старого Дубильщика, слабое сердце Старого Охотника; у одной работницы — спазмы при кровях, у другой — бессонница. Набожа лечила и исправляла, и плакала, когда могла предложить лишь отвар душистой фиалки. Ее хвалили, а порой и вознаграждали за бескорыстие и мастерство в приготовлении чудотворных снадобий Матери-Земли. Выхаживая мастерового с Черного озера, она могла получить в подарок кусок кожи, охапку немытой шерсти. От работниц ей доставались только благословения, поклоны, восхищение.

— Мне нужно накопать сального корня, — сказала она Арку, надеясь, что он заметит ее искреннее сожаление.

Большой волосатый лист. Пурпурный цветок.

— Вроде кубка, — кивнула она, удивленная, что ему известно это растение. Но почему нет, при его-то приметливости?

— Я знаю хорошее местечко, — заметил Арк.

Он свернул на тропинку, что вела к болотам. Ей нравилось, как легко он ступает, почти не тревожа лесную подстилку, и как проводит рукой по растущим вокруг высоким травам: их опушенные колоски скользили по его ладоням, по мозолям, оставленным мотыгой. Набоже представилось, как его ласковые руки опускаются с ее щек на шею.

Могла бы она сказать, кто ей больше нравится: Молодой Кузнец или Арк?

Это зависело от того, кто находился ближе, от того, какие особенные события она недавно перебирала в памяти. Она могла бы назвать Арка, когда думала о душистых фиалках или о дрожи, пробирающей ее при звуках песни снегиря. Но когда Набожа думала об амулете или о том, как стояла на коленях у стены старой шахты, дороже ей казался Молодой Кузнец. И снова ее тянуло к Арку, когда она вспоминала золотые завитки на его животе. А думая о глазах, опушенных густыми ресницами, опять выбирала Молодого Кузнеца. О, эти долгие часы, проведенные в раздумьях!

Набожа перечисляла про себя травы, росшие вдоль тропинки. Ее знание об окружающем изобилии расцвело три года назад, когда ей было всего десять. Тогда она потихоньку пристроилась в ученицы к древней старухе по прозванию Карга, которая принимала младенцев и выводила бородавки у жителей Черного озера, которая знала, что женщина с кровями не должна брать мед из сот. Дружба их началась в тот момент, когда Карга решительно встала на пути Набожи, загородив узкий проход между прогалиной и болотом.

— Что ты ищешь, дитя? — спросила Карга. Голос ее напоминал скрежет кремня о кресало. Ему под стать были сморщенное лицо и глаза с редкими ресницами.

— Крапиву собираю, — ответила Набожа, почтительно отступая перед старой женщиной.

— Ничего не найдешь у самой тропинки. Все уже оборвано.

Карга сдернула горсть желтых цветков с тонкого стебля и сунула в висящий на плече мешок.

— Кровяной корень, — пояснила она, принимаясь рыться в земле толстыми и загнутыми, как когти, ногтями. — Хорош от расстройства кишок. — Она вытащила из почвы толстый корень и разломила пополам: мякоть точила красный сок.

— Краску готовлю для старшей дочки Старого Охотника, — сказала Карга. — Дубильщик зайца ободрал, а Рыжаве вынь да положь шапку красную.

Очень немногие на Черном озере красили шерсть, а кожу — и вовсе никто. Цвет не давал ни дополнительных сил, ни тепла, зато приходилось собирать травы, готовить краску, таскать дрова и воду для котла. И все-таки Рыжава позволяла себе прихоти вроде красной шапочки, а Старый Охотник был склонен баловать свое потомство.

— Обрезки мне отдадут, за труды, — добавила Карга. Она подняла ногу, вытянула лодыжку и, красуясь, повертела ступней, словно та была обтянута тонко выделанной кожей, а не разномастными кусочками шкур. — Зашнурую на ногах красную обувку.

Карга наденет красную обувку, а Рыжава скрестит на груди руки и фыркнет. Однако Набожа не осмелилась на улыбку.

Старуха наклонилась поближе:

— Ты получила это имя, потому что славишь Мать-Землю.

Набожа вздернула подбородок, довольная тем, что даже Карга знает о ее благочестии.

— Чудотворная сила Матери-Земли — доброе дело, — продолжала знахарка. — В деревне будет