Также обстояло дело и на Западе. Вопрос, что понимали римские юристы под понятием агнация, вызывал многочисленные споры. Однако проблема решается довольно просто, если мы сопоставим агнацию с домашней религией. Подобно тому как религия могла передаваться только от мужчины к мужчине, так и два человека, по свидетельству древних юристов, могли быть агнатами только в том случае, если по мужской линии у них находились общие предки. Следовательно, закон агнации был тот же, что и закон культа. Между этими двумя понятиями явная связь. Агнация была не чем иным, как родством в том виде, каким его установила религия.

Для более ясного понимания этой истины рассмотрим родословное древо римской семьи.

Луций Корнелий Сципион умер около 250 г. до н. э.

Публий Сципион Гней Сципион

Луций Сципион Азиатский Луций Сципион Африканский Публий Сципион Назика

Луций Сципион Азиатский Публий Сципион Корнелия Публий Сципион Назика

(жена Семпрония Гракха)

Сципион Азиатский Сципион Эмилиан Сципион Серапион

Тиберий Серапион Гракх

Пятое поколение этой семьи, жившее в 140 году до н. э., представлено четырьмя личностями. Действительно ли они все состояли в родстве друг с другом? Согласно современным представлениям, они были родственниками; по мнению римлян, не все они были связаны родственными узами. Давайте выясним, был ли у них один и тот же домашний культ, то есть все ли они приносили жертвы одним и тем же предкам. Предположим, что третий Сципион Азиатский, единственный представитель своей ветви, приносит поминальные жертвы в какой-то конкретный день; восходя по мужской линии, он находит своим третьим предком Публия Сципиона. В свою очередь, Сципион Эмилиан, принося жертвы предкам, встречает среди них того же Публия Сципиона. Следовательно, Сципион Азиатский и Сципион Эмилиан состоят в родстве. Индусы назвали бы их сапинда. С другой стороны, Сципион Серапион имеет четвертым предком Луция Корнелия Сципиона, который является четвертым предком и Сципиона Эмилиана. Таким образом, и они состоят в родстве. Их индусы назвали бы саманодака. Однако на юридическом и религиозном языке римлян эти три Сципиона – агнаты; первые двое находятся в шестой степени родства, а третий – в восьмой степени родства с обоими.

А вот с Тиберием Гракхом дело обстоит иначе. Этот человек, который, согласно современным взглядам, должен был бы являться ближайшим родственником Сципиона Эмилиана, вообще не считается его родственником, даже самым дальним. То, что Тиберий сын Корнелии, дочери Сципиона, не имеет никакого значения; ни он, ни Корнелия не принадлежат к этой семье по своей религии. У Тиберия нет других предков, кроме Семпрониев; им он приносит поминальные жертвы, и в восходящем ряду предков он не встречает Сципиона. Следовательно, Сципион Эмилиан и Тиберий Гракх не агнаты. Кровных уз недостаточно, чтобы установить родство, необходимое для общего культа.

Теперь понятно, почему согласно римскому закону два единокровных брата были агнатами, в то время как два единоутробных – нет. Тем не менее нельзя говорить, что происхождение по мужской линии являлось непреложным принципом, на котором основывались родственные отношения. Агнатов определяли не по рождению, а по общности культа. Сын, вышедший из-под родительской опеки и отрешенный от домашнего культа, больше не являлся агнатом отца, в то время как посторонний человек, усыновленный, то есть принятый в домашний культ, становился агнатом приемного отца и даже всей семьи. Все вышесказанное подтверждает, что именно религия устанавливала родственные отношения.

В Индии и Греции, как и в Риме, наступило время, когда родственные отношения по культу больше не являлись единственным способом установления родства. По мере ослабления древней религии все громче звучал голос крови, и родство по рождению было признано законом. Римляне называли родство по рождению, абсолютно независящее от домашней религии, когнация. Читая сочинения юристов, от Цицерона до Юстиниана, мы видим, как две эти системы родства соперничают между собой и оспаривают превосходство. Но во времена Законов Двенадцати таблиц[40] единственным известным родством была агнация, и только она давала право на наследование. Дальше мы увидим, что в Греции была аналогичная ситуация.

Об этом институте древности не следует судить исходя из современных представлений. Древние основали право собственности на принципах отличных от современных принципов; в результате древние законы существенно отличались от современных законов о собственности.

Мы знаем, что существуют племена, которые так и не закрепили права на частную собственность, в то время как другие добились этого только ценой долгих и тяжких усилий. В зарождающемся обществе стояла непростая задача – определить, имеет ли право человек присвоить себе часть земли и установить такую связь между собой и этим участком земли, чтобы был вправе сказать: «Эта земля моя, эта земля часть меня». Татары понимают право собственности в том случае, когда речь идет о стадах, но не могут понять, если дело касается земли. У древних германцев земля не принадлежала никому; ежегодно племя отводило каждому члену племени земельный участок; каждый год участки менялись. Германцы владели плодами своего труда, но не землей. До сих пор так происходит у части семитических племен и некоторых славянских народов.

Что касается народов Греции и Италии, то они с глубокой древности придерживались принципа сохранения частной собственности. Не сохранилось никаких упоминаний о временах, когда земля являлась общей собственностью[41], и нет никаких свидетельств о ежегодном распределении земельных участков, как было принято у германцев.

Здесь следует отметить важное обстоятельство. В то время как племена, не дававшие своим членам право личной собственности на землю, давали им право на плоды труда, то есть на собранный урожай, у греков было наоборот. Во многих городах граждане были обязаны хранить вместе собранный урожай, или, по крайней мере, большую его часть, и сообща потреблять эти запасы. Таким образом, человек не был полновластным хозяином собранного урожая, но в то же время, по странному противоречию, обладал полным правом собственности на землю. Для него земля была нечто большее чем источник урожая. У греков, похоже, отношение к личной собственности развивалось совершенно иным путем, нежели установленным порядком. Право личной собственности относилось не к урожаю, а уже потом к земле, а прежде всего к земле, и затем к урожаю.