было много, однако не шибко ценная. Серебра взяли мало, а золото – потир (чаша на высокой ножке) – нашли только в церкви, Скорее всего, в городе были и другие ценности, Оставалось только найти их. На третий день именно этим и занимались рядовые викинги, а конунги и ярлы решали, как увезти на Валхерен хотя бы самое дорогое, ведь драккары не безразмерные. Особенно жалко было расставаться с рабами, которые занимают слишком много места. Молодых девушек и парней дорестадские купцы заберут по серебряному денье (так теперь называют серебряный денарий, который диаметром сантиметра два и весит около полутора грамм) за голову, а детей и людей среднего возраста – по оболу, как назвалась монета в полденье. О чем и поведал Хасколд Леворульный, вернувшись с совещания.

- В таких случаях римляне предлагают пленникам выкупить себя за одну-две золотые монеты. Здесь золота нет и народ беднее, так что пусть выкупают себя за пару денье, - поделился я опытом.

Не знаю, поступают ли так нынешние римляне, но, как уже убедился, на них можно валить всё.

- А где пленники возьмут деньги?! – удивленно спросил сэконунг. – Их обобрали до нитки!

- Это их проблема, - ответил я. – Объявите по всему Руану это условие. Если кто-то изъявит желание выкупить себя, или всю семью, или даже всех родственников и знакомых, отпустите его, пусть поищет, где хочет, даже в лесу, и придет к городским воротам с деньгами. За кого выложит две монеты, тот и уйдет вместе с ним.

Хасколд Леворульный отнесся к моим словам с недоверием, но все-таки сходил к Рерику Священнику, передал мой совет. Как он сообщил, вернувшись, великий конунг решил проверить, хотя сильно сомневался, что выхлоп будет серьезный. Вскоре по улицам прошли глашатаи из местных и проорали руанцам приятнейшее известие, что свобода каждого из них стоит всего два денье. Какое-то время реакции не было, пленники боялись подвоха. Несколько человек собрались у главных городских ворот, чтобы понаблюдать, сдержат ли викинги обещание? У франков слово уже поистрепалось изрядно, поэтому и врагам не доверяли. Через какое-то время нашелся смельчак, заплатил и вместе со своей семьей и запасом еды ушел по дороге на Париж, потом второй, третий… Выкупил всю семью и хозяин дома, в котором обитал я. Его старшая дочь покидала родной дом со слезами. Она бы предпочла остаться, чтобы ее и дальше насиловали так сладко.

К вечеру количество молодых пленников сократилось примерно наполовину, а количество захваченного нами серебра увеличилось почти вдвое.

- Ох, и хитрецы эти римляне! – восхищенно воскликнул Рерик Священник, когда ему принесли собранный выкуп.

Пока викинги занимались этим, я сходил в ограбленную церковь. Точно не могу сказать, но мне показалось, что находилась она примерно на том же месте, где будет построен собор. Само собой, это был образец не пламенеющей готики, а, так сказать, обычной – прямоугольный дом на каменном фундаменте и с каменными столбами, угловыми и по паре дополнительных в длинных стенах, между которыми были уложены обтесанные, дубовые бревна. От пламенеющей готики сейчас были только следы копоти на фундаменте и столбах. Видимо, церковь во время предыдущего нападения викингов пострадала от пожара и была восстановлена. Потолок отсутствовал, только стропила и соединяющие их затяжки. Вместо окон дыры в нескольких местах между крышей и стеной. На затяжке ближе к амвону висел горизонтально равнопалый крест, к двум концам которого были прикреплены веревки, чтобы поднимать и опускать его, а на двух других приделано по глиняному масляному светильнику, не горевшим во время моего визита. Внутри стены обшиты тонкими досками, которые в годы моей юности называли вагонкой, потому что такими обшивали вагоны, в годы зрелости – сайдингом, потому что стали на западный манер обшивать наружные стены домов, пока не придумают шикарный вариант для интеллигентных людей, почему-то не владеющих английским – евровагонкой. Никаких скамей для прихожан. Молятся стоя или на коленях. Кое-где на стенах более светлые прямоугольные пятна – следы от икон, которые обычно в окладах, бронзовых или серебряных. Оклады содрали викинги-язычники, а иконы, как догадываюсь, спрятал до лучших времен священник. Это был худой, согнутый временем старик с длинной седой бородой, трясущейся вместе с головой в черной шерстяной шапке, который молча стоял на деревянном амвоне, довольно скромном, перед прибитым к стене черным крестом, который, казалось, вырастает из его головного убора.

- Христос посреди нас! – поприветствовал я.

- И есть, и будет! – произнес священник дребезжащим голосом, перекрестился дрожащей рукой и спросил: - Ты христианин, сын мой?

- Крещеный, - сказал я правду.

- Что привело тебя в божий дом? Хочешь помолиться или исповедаться? – поинтересовался он.

Исповедь пока что обязательна только для тех, кто взрослым принимает христианство. Якобы для того, чтобы очиститься от скверны язычества и прочих нехороших деяний. Остальные могут исповедаться, когда совесть замучает или еще что-то, не поддающееся логике, причем сделать это публично и на время исполнения наложенной за грехи епитимьи выйти из общины, стать изгоем. Как я слышал, желающих исповедаться сейчас очень мало.

- Ни то, ни другое, - ответил я. – Мои молитвы бог услышит, где бы ни совершал, а грехи мои он и так знает.

- Исповедь – это еще и покаяние, очищение… - начал он.

- Я пришел сюда не для того, чтобы спорить на религиозные темы, а чтобы посмотреть на эту церковь и узнать, какой сейчас год от рождества Христова, - перебил я.

- Зачем тебе знать это?! – удивился священник.

Было чему удивляться, потому что миряне сейчас живут вне летоисчисления и делятся на детей, взрослых и стариков.

- Мне языческая пророчица сказала, что в тысяча двухсотом году здесь построят огромный каменный храм, который простит многие века. Вот мне и интересно, доживу ли? – соврал я.

На самом деле я не помнил, когда построят Руанский собор. Точнее, помнил, что процесс этот начнется в двенадцатом и растянется еще на два или даже три века, так что любую дату в этом промежутке можно считать верной.

Священник тяжело вздохнул и произнес с горечью:

- Мы не доживем, сын мой, Сейчас только восемьсот пятидесятый год от рождества бога нашего Иисуса.

Да, частично он прав. В этой эпохе я уж точно не доживу ни до строительства собора, ни, что для меня важнее, до вторжения герцога Вильгельма на остров Британия. Обязательно бы присоединился к нему и