— Жаль, что мы так и не встретили Оракула во дворце, — сказал Дитер, взял мою руку и поцеловал ладонь. — Но ты так надеялась на это, вот и снится всякое.

Я сжала его пальцы и как можно мягче произнесла:

— Любимый, но ведь я встретила ее…

— Как? — Дитер выпрямился, еще не отпуская мою руку и не в силах поверить в то, что я сказала.

— Я. Встретила. Оракула, — ответила ему, глядя прямо в глаза.

Дитер отпустил мою руку и ласково погладил по плечу:

— Успокойся, любимая. Это был сон, всего лишь сон. Вот, выпей чаю, тебе сразу станет легче.

— Ты слышишь, о чем я говорю? — повысила я голос, отводя протянутую чашку. — Мне не приснилось это! Я встретила Оракула в императорском саду, пока ты совещался в зале Воинской Славы.

— Нет, этого не могло случиться, — качнул головой Дитер.

Что-то в его голосе заставило меня вздрогнуть и испуганным шепотом спросить:

— Но почему?!

— Потому что Оракул не приехала на совет, моя пичужка, — пояснил муж.

Я застыла, недоверчиво глядя на него. Рядом будто снова кто-то засмеялся, потом вспомнились слова капитана: «Но здесь никого нет». Так то был сон или не сон?!

— Гонец принес его императорскому величеству извинения, — продолжил Дитер. — Тысячеглазая О Мин-Чжу слишком стара и слаба, чтобы преодолевать такие расстояния. Она теперь навечно привязана к монастырю на горном плато Ленг, и если мы захотим, то можем сами навестить ее.

— Но кого же я встретила тогда?! — воскликнула я и выдернула руку из-под одеяла. — Я видела ее! Оракул слепая, зато у нее татуировки в виде глаз по всему лицу! А это?! — потрясла браслетом. — Это ты как объяснишь? Точно такие узелки Оракул плела и во сне!

Дитер осторожно взял мое запястье и принялся поворачивать туда-сюда, однако не дотрагиваясь до узелков.

— Она сказала про Черное Зеркало, — я захлебывалась эмоциями, — и что у нас будет ребенок! С волосами как у тебя, Дитер, и с глазами как у меня! И что бояться проклятия не надо, потому как малютка положит конец войне…

На этой фразе муж нахмурился еще больше и сжал губы.

— И она дала тебе этот браслет?

— Да-да! — закивала я. — Ты знаешь, что это? Она перебирала их, как четки.

— Это старинный вид пророчества на узелках. Используется и в качестве заговора. Она сплела их при тебе?

Я снова энергично закивала.

— И сказала, что у нас будет ребенок?

— Будет, Дитер! — радостно подтвердила я и прижала ладонь к груди. — Разве не чудесно?

— Чудесно, — улыбнулся Дигер, но как-то бесцветно, и я забеспокоилась:

— Ты не рад?

Дитер наклонился и поцеловал в щеку:

— Ты же знаешь, птичка. Я хочу наследника не меньше тебя. Но сейчас не самое лучшее время. Я должен сказать кое-что и тебе… То, о чем мы говорили в зале Воинской Славы. То, что решили…

Мое сердце замерло.

— Что вы решили? — едва слышно спросила я.

— Положение крайне серьезное, Мэрион. — Генерал выпрямился. — Кентария стянула свои войска к границе с Фессалией. Еще не объявляет войну, но приграничье жалуется, что на их земли совершаются набеги, посевы жгут, скот убивают, по домам ходят мародеры. В Южном море стоят кентарийские корабли. Фессалия просит Альтар выступить союзником в вопросе урегулирования конфликта. И Альтар согласен, потому что Кентария — наш общий враг.

Я ощутила, как внутри меня все переворачивается от страха. Война! Какое жуткое слово. Она проходит катком по людским судьбам и не щадит ни детей, ни стариков.

— Я так и знала, — прошептала, кусая губы от подкатывающих слез. — Так и знала, что они завербуют тебя…

— Меня невозможно завербовать, пичужка, — усмехнулся Дитер. — Есть такая профессия — родину защищать. Я рожден для войны, и вся моя жизнь была войной… правда, пока не появилась ты. Теперь мне есть что терять.

— Так уйдем! — взмолилась я. — Поедем еще дальше, на плато Ленг, в пустынные земли. Куда угодно! Уедем, Дитер!

— И бросим людей на произвол судьбы? — Он крепко сжал мои ладони, и я тоже сжалась, видя, как в глубине его глаз закручиваются золотые вихри. — Я никогда не был ни трусом, ни дезертиром! — пылко продолжал Дитер, и каждое слово падало вниз, как камень, тянуло нас обоих на дно. — Я люблю тебя больше жизни. Но и Фессалию люблю тоже. Ее заливные луга, ее горные кряжи, свое родовое поместье, своих скакунов и виверн. Я не могу допустить, чтобы разорили мой дом, чтобы сожгли портрет моей матери. Чтобы моих соотечественников растерзали кентарийские псы! Я должен предотвратить это все. Ради моей родины! Ради будущего! Ради нашего ребенка…

Он поцеловал меня сначала в левую, потом в правую ладонь. И слезы наконец покатились по моим щекам градом.

— Но ты не на службе, — все еще пыталась возразить я. — Ты больше не генерал…

— Никто не подписывал мою отставку, — сухо напомнил Дитер. Вскочил с кровати, прошел к секретеру и вытащил конверт. — Вот, это передал мне император. А я показываю тебе, Мэрион, потому что открыт и честен перед тобой. Потому что люблю тебя. Прочитай, пожалуйста.

Я взяла конверт дрожащими руками, повернула, ища глазами адресат. Хотя и так знала, кто им являлся. Знакомый вензель на сорванной печати, инициалы с завитушками «М. С.» и крупная цифра «IV».

Максимилиан Сарториус Четвертый. Король Фессалийский.

Я вытащила письмо и принялась читать.

«Его сиятельству герцогу, главнокомандующему фессалийской армией, генералу Дитеру фон Мейердорфу! — так начиналось письмо. Тут же виднелся королевский герб в виде извивающегося дракона, рядом — подчищенная клякса. Мне подумалось, что король Максимилиан наверняка нервничал, когда писал это письмо. Вон и официоза в следующей строчке поубавилось: — Дорогой и возлюбленный кузен! Пишу это письмо с тяжестью на сердце, прошу дочитать до конца…»

Тут снова на бумаге расплывалась россыпь крохотных точек — интересно, Максимилиан Сарториус Четвертый пролил слезы или духи? Судя по аромату, второе.

«Ты знаешь, в какую сложную ситуацию попала Фессалия, — читала я дальше. — Не буду скрывать: в текущем положении дел виноват и я сам. Моя недальновидность и мои амбиции помешали разглядеть пригретого аспида на своей груди, ядовитую кобру в королевском капюшоне, мою супругу, предательницу и отравительницу. Она, она, трижды проклятая Анна Луиза, столкнула кузенов лбами! Убила кентарийского посла! Предала Фессалию! И подвела нас к порогу войны».

Тут я едва сдержалась, чтобы возмущенно не воскликнуть: «Гляди-ка! А вы, ваше величество, весь в белом!»

Я еще хорошо помнила, как он пытался шантажировать меня и обещал освободить несправедливо обвиняемого Дитера в обмен на мои заверения стать королевской фавориткой. Брошенный бумеранг всегда возвращается к тому, кто его бросил. Жалко ли мне было короля? Вряд ли. Верила я ему? Нет. Но все же читала: