— Я буду ждать моего дракона, — прошептала я, целуя мужа в губы и приглаживая его непослушную седую прядь за ухом. — Но если ты не вернешься, поднос все-таки познакомится с твоим упрямым лбом, договорились?

— Слушаюсь и повинуюсь, госпожа, — расшаркался Дитер.

Одной мне было не по себе. Вечер тянулся, ливень обходил нас стороной, но где-то далеко посверкивали белые нити молний, а здесь тихонько шуршал дождь, сбивая со сливовых деревьев последнюю цветочную пену. Я легла рано и читала при свете лампы, прислушиваясь к каждому шороху. Дитер не обманул: он явился к полуночи.

— Что сказал Шэн? — спросила я, откладывая книгу и выжидая, пока Дитер разденется.

— Он тоже собирается выступить в составе отряда как переговорщик, — сообщил генерал, юркая ко мне в постель и прижимаясь холодным боком.

Я вскрикнула и оттолкнула его ладони:

— Брр! Лягушонок!

— На улице дождь, мой цветочек, — усмехнулся Дитер. — Согреешь усталого путника?

— Если только усталый путник скажет, что он решил по одному маленькому вопросу, — надула я губы.

Дитер засмеялся и поцеловал их.

— Скажу завтра. Утро вечера мудренее.

— Обещаешь? — Я ответила на поцелуй.

— Обещаю, пичужка, — шепнул он, лаская мое тело, так что вскоре меня бросило в жар.

Я отзывалась на ласки стоном, как хорошо настроенный музыкальный инструмент. Касания Дитера были легки и умелы, страсть и магия снова клубились вокруг, накапливая статическое электричество и покалывая наши тела крохотными молниями удовольствия. Мы снова занимались любовью, сначала размеренно и нежно, потом напористее и грубей. Я кричала, содрогаясь в сладостных судорогах, и ощущала, как внутри меня выбрасывает свое напряжение Дитер. Словно губка, я впитывала его любовь каждой порой на коже и все не могла насытиться. И провалилась в счастливое забытье, обвивая Дитера руками. Наверное, я смеялась во сне, и в ту ночь меня не беспокоило ни Черное Зеркало, ни Оракул, заплетающая узелки.

Разбудил мерный стук по подоконнику. Открыв глаза, я долго не могла понять, почему за окном все еще темно. Большие настенные часы показывали девять утра, за окном едва брезжил серенький рассвет, и стук, разбудивший меня, оказался моросящим дождиком.

— А дождь все идет и идет, — спросонья пробормотала я и повернулась с боку на бок, чтобы приветствовать Дитера поцелуем.

Но рядом на подушке никого не было. Постель оказалась пуста и прохладна: если Дитер и проснулся, то сделал это довольно давно.

— Милый? — позвала я, потягиваясь и протирая глаза.

Наверное, он, как и вчера, уже вышел в гостиную, чтобы налить чая и принести в постель. На сердце потеплело, и я улыбнулась, заплетая в косу растрепавшиеся волосы. Взгляд упал на прикроватный столик, где, придавленная пресс-папье, лежала вдвое свернутая записка.

Расслабленность сразу покинула меня, сердце кольнуло тревогой. Схватив записку, я развернула ее и тут же прижала к груди ладонь: внутри, под ребрами, что-то назрело и лопнуло, обдав слепящей болью.

«Моя дорогая, любимая Мэрион! — начиналось послание. — Я хорошо подумал и принял решение. Я генерал фессалийской армии и останусь им, поэтому сегодня же на рассвете приказал оседлать виверн, и когда ты прочтешь это письмо, мы с Гансом уже будем в альтарской столице. Нет розы без шипов, а любви без разлук, поэтому прости, что дал ложную надежду, но подвергать тебя опасности не хочу. Прости, что уехал так рано, не разбудив тебя, расставание слишком тяжело для нас обоих. Я поцеловал тебя в щеку… да-да, как раз туда, возле ушка, где ты когда-то отрезала локон, чтобы получить у монахов-отшельников зелье гиш. Я остаюсь с тобой навеки душой, а ты приходи ко мне во сне, ладно? Жди, и я обязательно вернусь. Твой сердцем, вечный солдат Фессалии, Дитер».

Записка выскользнула из рук и закружилась, падая на простыню. Я подскочила с кровати, но едва не рухнула от головокружения, ухватилась за подголовник и слабо позвала:

— Жюли… Жюли!

Сначала было тихо, потом за дверью раздались мелкие шаги, и в комнату заглянула не Жюли, а Гретхен.

— Простите, фрау! — испуганно проговорила она. — Она не может подойти, ее муж Ганс утром без предупреждения отбыл вместе с герцогом в неизвестном направлении.

— И Ганс! — в отчаянии проговорила я и закрыла лицо руками. — Что же вы наделали… что же…

Я глубоко вздохнула, утерла выступившие слезы и отчеканила:

— Прикажи конюхам седлать виверн, Гретхен.

Девушка помялась у порога и мотнула головой.

— Виверн нет, — осторожно сообщила она. — Его сиятельство и герр адъютант уехали на них верхом.

— Тогда пусть оседлают коней! — закричала я и откинула косу за спину. Она хлестнула меня по лопаткам, точно подстегнула в спину. — Скорей, Гретхен! Скорей!

— Вы хотите догнать его сиятельство? — всплеснула руками служанка. — Но это невозможно! Виверны слишком быстро летят, а господа слишком рано отбыли, не сказав никому и слова, даже слугам!

— Знаю, — кивнула я. — Поеду в поместье к Ю Шэн-Ли. Мне, как и Дитеру, есть что с ним обсудить.

На улице было свежо, в карете — душно, на душе — тоскливо.

Я комкала в руках платок с инициалами «Д. М.», от него все еще пахло духами Дитера: крепкими, с табачными нотками. Я подгоняла кучера, умоляя ехать быстрее. Только бы успеть! Только бы Ю Шэн-Ли не умчался вместе с Дитером! Тогда я буду совсем одна, в опустевшем поместье, и мне останется только ждать, ждать, ждать… Бог знает сколько времени! Я не смогу вынести этого постоянного ожидания и одиночества! Я не за это сражалась с фессалийскими монархами и не собираюсь сдаваться!

Пагода Ю Шэн-Ли была заметна издалека. Покатые крыши с золочеными коньками выныривали из облетающей пены садов, на воротах восседал деревянный красно-белый дракон. Посматривал мудрым черным глазом и усмехался в длинные усы, словно спрашивал: «И что ты собираешься делать, пичужка?»

— Сама не знаю, — пробормотала я и вошла в калитку.

Лакей-альтарец покосился на меня вопросительно и немного с недоверием. Наверное, я выглядела слишком воинственно для женщины: растрепавшаяся коса, шерстяное платье для конных прогулок, минимум украшений, максимум напора.

— Дома ли господин? — спросила по-альтарски.

Лакей поклонился, сложив ладони на груди и не поднимая взгляда:

— Дома, госпожа. Но занят сейчас, он собирает вещи к отбытию.

— Так и знала! — с досадой воскликнула я. — Мне нужно его видеть!

— Что доложить господину? — снова поклонился альтарец.

— Что его хочет видеть одна фессалийская птица, — раздраженно ответила я. — Мэрион. Передай, что его хочет видеть Мэрион фон Мейердорф.