И он засмеялся удачной шутке.

И неделю крутил баранку, а я ездил пассажиром на командирском месте…

Дядя Аполлон раскраснелся, в его глазах появилось так много озорства и лукавства, что он сразу помолодел лет на двадцать. От возбуждения он ходил взад-вперед и мычал под нос мотив своей любимой песни про медаль за город Будапешт. И вдруг остановился и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Как ты думаешь, могу я бросить своего Командира в беде?

– Конечно нет! – вырвалось у меня. – Но ведь кроме вас – целый полк!

– Где он, полк! – вздохнул бывший старшина. – Один батальон остался… не более.

Он вдруг помрачнел, а глаза спрятались глубоко в щелки.

– Я никогда так не рассуждал и тебе не советую, – строго сказал дядя Аполлон. – Мелкие людишки так рассуждают. Белиберда всякая…

Он долго не мог успокоиться, но потом почувствовал себя виноватым передо мной за излишнюю резкость и положил мне на плечо свою тяжелую руку.

– Идем на озеро!

– Зачем?

– Идем, идем, узнаешь!

И мы зашагали рядом мимо редких вязов, по тропинке, которая пробиралась в зарослях ежевики.

У самой воды он остановился, взглянул на меня весело и даже подмигнул мне.

– Если не возражаешь, я тебе сделаю подарок.

– Мне? За что?

– А ни за что! За то, что ты есть, Валерка – мой друг! За то, что честный парень, что немаловажно… Да ты не подумай, что я подарю тебе что-то дорогое. Я подарю тебе свисток… вернее, научу тебя свистеть… по-особенному.

– Так я умею, – сказал я, запустив четыре пальца в рот.

– Вынь изо рта грязные пальцы, – строго сказал дядя Аполлон. – Я научу тебя свистеть без рук, как свистят фронтовые разведчики. У них руки всегда заняты.

И тут он свистнул. И его резкий пронзительный свист протянулся над озером невидимой дугой. И повторился на другом берегу.

Потом он стал объяснять и показывать мне, как это делается. Как выгибать нёбо, как держать язык. Он краснел от натуги, строил гримасы, чтобы мне было яснее. А я, как обезьяна, подражал ему, но вместо бьющего по ушам свиста из меня вырывалось шипение.

Целый вечер бился со мной бывший старшина. Наконец у меня получилось. Правда, еще не очень звонко, но получилось.

– Спасибо за подарок, – сказал я и свистнул так, что жильцы нашего дома выбежали на улицу.

– Другого у меня ничего нет, – как бы извиняясь, ответил дядя Аполлон.

И мы пошли по домам.

Нет, не удалось дяде Аполлону успокоить меня. Он улыбался, а я чувствовал, что он страдает и ему тяжело расставаться с «Иваном-виллисом». И сам я ни за что не хотел смириться с мыслью, что старого автомобиля у нас больше не будет и что на нем станут разъезжать «малиновые уши».

Надо спасать «Ивана-виллиса»! И я понял, что сделать это может только Командир. На другой день я очутился у белого дома с зеленой крышей. Я увидел Командира в открытом окне. Он стоял неподвижно, как на картине, и рассеянно смотрел на прохожих, видимо, был сосредоточен на важной мысли. А может быть, молча переживал боль.

Я остановился в нескольких шагах, думая, что Командир не замечает меня. Но как рассказывал дядя Аполлон, Командир обладал удивительным свойством видеть, глядя в другую сторону.

– Ты кто такой? – неожиданно спросил он. Его голос прозвучал резко, и мне захотелось сорваться с места и убежать.

Но я остался и ответил:

– Валера. Друг дяди Аполлона.

– Аполлона? Голуба? – заинтересованно спросил Командир. – Ты знаешь Аполлона Голуба?

– Знаю, – отозвался я и тут же выпалил все, что хотел сказать, ради чего пришел к дому с зеленой крышей: – Он хочет продать «Ивана-виллиса»!

– Да кто же его купит, развалюху? Такого дурака не найдешь!

– Он нашел… такого дурака… с малиновыми ушами.

– С малиновыми ушами… – сердито усмехнулся Командир. – И сколько ему дали «малиновые уши»?

– Не знаю.

Командир снова стал смотреть на прохожих, словно утратил ко мне всякий интерес, забыл про меня. Но это я так решил. А он навалился локтями на подоконник и, глядя на меня, спросил:

– Про озеро Балатон слышал?

– Дядя Аполлон говорит – хорошее озеро.

– Да уж хорошее! – Командир резко повернулся ко мне. – Чем же оно такое хорошее? Может быть, тем, что мы чуть голову не сложили на этом Балатоне? Или тем, что гитлеровцы начали отчаянное контрнаступление и спихнули нас с рубежа? А он тебе не говорил, что «стоял ясный, солнечный день»?

– Говорил, – признался я.

– Так никакого солнечного дня не было! Заруби это себе на носу. – Он нахмурился, и я уже подумал, что сейчас он захлопнет окно и уйдет. Но он вдруг начал рассказывать: – Был март сорок пятого. Еще в ложбинках держался снег. На деревьях не раскрылись почки, и ветки были голыми, как метлы. Резкий ветер поднимал на озере волну… И тогда немцы ударили неожиданно, из последних сил. Бросили на нас свою лучшую дивизию СС «Адольф Гитлер».