– Где ключи? – спокойно спросил он. – Где заводная ручка?

– Никаких ключей, – взорвался я. – Никакой ручки! И вообще машина не продается.

Покупатель тоже рассердился, нацелил на меня острый нос и выпалил:

– Твоя машина? Не твоя! И помалкивай в тряпочку! Я возьму ее, если сойдемся в цене. Передай хозяину, пусть на многое не рассчитывает.

И, оставив меня в полной растерянности, он пошел прочь.

В это мгновение я со всей ясностью ощутил, как мне дорог этот старенький «Иван-виллис». Словно мы с ним бок о бок прожили всю жизнь. И те переживания, которые выпали на его долю, были и моими переживаниями.

Нет! Нет! Нет! Не отдам тебя никому!

Впервые в жизни я почувствовал, что есть вещи, которые не продаются. Никогда не продаются! Потому что они дороже денег. Они – как дружба. И я, мальчишка, тут же захотел объяснить это взрослому человеку. Я кинулся следом за покупателем. Добежал до перекрестка. «Малиновых ушей» нигде не было – покупатель как сквозь землю провалился.

Я вернулся к «Ивану-виллису» и осторожно провел рукой по шершавому от ржавчины крылу. Я жалел его, как старого коня или собаку.

Вечером, когда дядя Аполлон вернулся, я поджидал его на крыльце.

– Тут приходил один, – заговорил я, стараясь держаться как можно спокойнее, – хочет купить нашу машину. Так мы ему и продадим! Нашел дураков.

Я думал, что дядя Аполлон воскликнет свое обычное «Ба!» и отругает наглеца, который осмелился посягнуть на нашего друга. Но дядя Аполлон вздохнул и сказал тихо, так тихо, словно не хотел, чтоб я услышал его слова:

– Придется расстаться с «Иваном-виллисом».

– Как? – Кровь ударила мне в лицо.

– Нужны деньги, понимаешь? Позарез нужны, – все так же тихо говорил дядя Аполлон.

– Зачем вам столько денег?

В этот момент я не думал, что дядя Аполлон вовсе не обязан объяснять свои взрослые поступки. Я говорил с ним как равный, требовал от него ответа.

И тут я почувствовал, как дядя Аполлон мучился: хотел что-то рассказать мне и не решался. Однако закон дружбы требовал объяснения.

– Понимаешь, – наконец выдавил он из себя, – мой Командир вернулся… Не помогло лечение… У него отнимаются ноги…

Я не признался дяде Аполлону, что видел его Командира и догадался о его страданиях. Только сказал:

– У нас в городе две больницы.

– Две больницы, – согласился дядя Аполлон. – Но что могут сделать эти две больницы! Он в Ленинград[1]ездил. В Москве лежал в госпиталях. Никаких результатов… Я слышал, в Сибири есть один доктор… он помогает… Хочу съездить, познакомиться, поговорить. Может быть, он согласится приехать… Но для этого нужны деньги, много денег… Иначе разве бы решился продать…

– А Командир?

– Слышать об этом не хочет. Разуверился, говорит, во всей медицине! И деньги у него какие? Пенсия! Я все равно поеду. Надо спасать человека!

Дядя Аполлон долгим взглядом посмотрел на старую машину, словно прощался с ней, потом отвернулся.

Он, видимо, понимал, как горько я расстроен, и, чтобы отвлечь меня от тяжелых мыслей, выдавил из себя улыбку и воскликнул:

– Ба! Ты не знаешь главного! Я тебе не рассказал, как в Венгрии судьба свела меня с «Иваном-виллисом»! Нет? Тогда ты не знаешь главного.

Не знал я про Венгрию. Откуда мне было знать! А дядя Аполлон потер руки и сказал:

– Так вот, Валера, стоял ясный, солнечный день. Я возвращался из госпиталя на Третий Украинский, в родную часть. Я был симулянтом наоборот: настоящие симулянты здоровы, а прикидываются больными, я же с незажившей раной прикинулся здоровым… Кутаясь в старую шинель, я трясся на попутной машине по венгерской земле… На придорожных указательных стрелках было написано: «Будапешт». Нас обгоняли танки. Пахло жухлой травой – впервые за войну я почувствовал запах осени. И вдруг на обочине дороги я увидел своего командира полка. Он стоял в куртке без погон и о чем-то горячо разговаривал с незнакомым майором. Я подумал, что лучше не попадаться ему на глаза, и нырнул за спину рыжего солдатика. Ба! Увидел! Смотрел вроде в другую сторону, а меня увидел. И сразу – стоп машина!

«Старшина Голуб! Ко мне!»

Попался, ничего не попишешь! Я осторожно вылез из кузова, одернул шинель и, изо всех сил стараясь не хромать, подошел к командиру.

«Товарищ майор, старшина Голуб…»

Но он не дал мне доложить по форме.

«Что так рано вернулись с излечения?»

«Зажило, – отвечаю, – кость не задело… организм крепкий».

«Организм у тебя крепкий», – соглашается Командир, достает из кармана папиросы, а сам смотрит на дорогу.

Я смотрю туда же и вижу на обочине новенький автомобиль. «Виллис» не «виллис» – не поймешь что, но для войны годится: пушку прицепить можно, ветровое стекло откидывается, пулемет крепится… Майор перехватывает мой взгляд и говорит: «Что скажешь?»

А я, как ты, Валера, спрашиваю:

«Что это за марка?»

«Наш советский „виллис", – отвечает. – „Иван-виллис". За руль сесть можешь?»

«Так точно, товарищ майор!» – не раздумывая, выдохнул я.

Но мой Командир покачал головой – все понимал он, все чувствовал.

«Врачей ты обмануть можешь, – говорит, – но рану не обманешь. Откроется – хана. Вот что, Голуб, садись